— Боги побрали б такую холодину, — пробубнил Ярви.
Сумаэль — жесткие контуры рта на суровом лице — не отняла от глаз подзорной трубы.
— То есть до этого сильней ты не мерз?
— Сама знаешь, мерз. — Они мерзли оба, там, среди трескучих льдов. Вот только тогда между ними пылала искорка, которая его согревала. Теперь он погасил ее окончательно.
— Извини, — добавил он, а получилось — обиженно буркнул. Она хранила молчание, а он продолжал плести свое, сам того не желая: — За то, что сказала мать… за то, что я упросил Джойда остаться… за то, что не…
У нее задвигались скулы.
— Королю, несомненно, не за что извиняться.
Он вздрогнул при этих словах.
— Я тот же самый человек, кто ночевал с тобою на «Южном Ветре». Тот самый, кто брел с тобою в снегах. Все тот же.
— Да ну? — Она, наконец, на него посмотрела, но взгляд ее ничуть не смягчился. — Вон над тем холмом. — Она передала подзорную трубу. — Дым.
— Дым, — хрипло каркнул голубь. — Дым.
Сумаэль с опаской его оглядела, в ответ другие птицы из клеток вдоль стены повернули к ней немигающие глаза. Все, кроме бронзовокрылого орла, огромного и величавого. Должно быть, он прибыл от праматери Вексен с очередным предложением, а то и приказом матери Ярви выйти замуж. Орел горделиво чистил перья и даже свысока не удостоил людей вниманием.
— Дым, дым, дым…
— Можешь сделать так, чтоб они прекратили? — попросила Сумаэль.
— Птицы, как эхо, повторяют обрывки посланий, которым их обучают, — пояснил Ярви. — Не бойся. Им невдомек их смысл. — Вот только дюжины пар птичьих глаз повернулись к нему, как одна, а головы подались вперед, вопросительно внемля — и вновь заставляя Ярви задуматься: может, в отличие от них, это ему невдомек? Он отвернулся к окну, прижал трубу к глазу и увидел в небе извилистую дымную стежку.
— В той стороне усадьба. — Ее владетель шествовал среди тех, кто скорбел и заламывал руки, когда отца положили в курган. Ярви попытался не думать, был ли хозяин на своем подворье, когда нагрянул Гром-гиль-Горм. А если не был, то кто оставался там приветствовать гостей из Ванстерланда и что теперь с ними стало…
Мудрый служитель отмеряет наибольшее благо, говорила мать Гундринг, и отыскивает наименьшее зло. Неужели мудрому королю тоже не дано ничего другого?
Он отвел трубу от горящего хутора, изучая зубчатый, холмистый горизонт — и на мгновение уловил блеск стали на солнце.
— Ратники. — Изливаясь из распадка меж холмами, они спускались по северному тракту. Едва ползли, как древесная смола зимой — так казалось отсюда, и Ярви, невольно закусив губу, поторапливал их про себя.