— А сам Горм? — Ярви попробовал отдышаться после подъема и — поскольку вести себя и сражаться по-королевски получалось у него плоховато — хотя бы говорить как король.
Одем безрадостно цыкнул сквозь зубы:
— Крушитель Мечей уже спешит сюда, а, Хурик?
— Само собой. — Хурик отошел от лестницы и вытянулся во весь свой внушительный рост. — Старого медведя тянет на битву, что твоих мух.
— Надо собрать людей и через час выйти в море, — заявил Одем.
— Пора уходить? — спросил Кеймдаль. — Так быстро?
Как ни странно, Ярви почувствовал злость. Ему плохо, он устал и зол на собственную слабость, на дядину жестокость и на мир, устроенный так, а не иначе.
— И это — наша месть, Одем? — Он обвел рукой горящий город. — Месть женщинам, детям и старикам-крестьянам?
Голос дяди прозвучал, как обычно, тихо и ласково. Ласково, как весенний дождик.
— Месть осуществляется постепенно. Но вам об этом переживать не стоит.
— Не я ли дал клятву? — прорычал Ярви. Последние два дня его несказанно бесило, когда к нему обращались «государь». А теперь он оказался взбешен еще больше от того, что дядя опустил это слово.
— Вы поклялись. И я это слышал, и, на мой взгляд, вы взвалили на себя неподъемную ношу. — Одем махнул на пленного — тот, стоя на коленях, с хрипом вгрызался в кляп. — Но он избавит вас от этого гнета.
— Кто это?
— Городской голова Амвенда. Он — тот, кто вас убил.
Ярви остолбенел.
— Что?
— Я пытался его остановить. Но подлец прятал нож. — Одем вытянул руку, и в ней оказался кинжал — длинный, с навершием из черного янтаря. Разгоряченного от подъема на башню Ярви внезапно обдало холодом — от подошв до корней волос.
— Я не перестану себя казнить за то, что появился слишком поздно, чтобы спасти горячо любимого племянника. — И бесстрастно, словно отрубил ломоть мяса, Одем всадил кинжал градоначальнику между плечом и шеей, а потом оттолкнул, сапогом ударив в лицо. На доски крыши хлынула кровь.
И Одем тихо, спокойно шагнул вперед, а у Ярви затряслись колени, и он отступил назад — к низким перилам и высокому обрыву за ними.
— Я вспоминаю ночь, когда вы родились. — Голос дяди был холодным и ровным, как лед на зимнем озере. — Ваш отец бушевал и бранил богов за ту штуку, которая росла у вас вместо руки. А я всегда улыбался, глядя на вас. Из вас получился бы превосходный шут. — Одем изумленно повел бровями и вздохнул. — Но неужели моей дочери и в самом деле придется выйти за однорукого недомерка? Неужто Гетланду достанется полукороль? Достанется кукла-калека на веревочке у матери? Э, племянничек… нет уж… дудки.