— Очень тут жарко, — произнесла она, разматывая парусину на ладонях, ткань заколыхалась на ветру. Она рванула на себе ворот сорочки и потянула цепь на шее:
— Платок слишком тугой. — Она ступила вперед: один заплетающийся шаг, другой — и рухнула плашмя, лицом прямо о наледь.
— Идем дальше, — прошамкала она в снег.
Джойд бережно перевернул ее, поставил прямо и обхватил одной рукой.
— Отец тебя ждать долго не будет, — зашептала она, от синих губ поднялась тоненькая струйка пара.
— У нее голова застужена. — Ярви приложил руку к ее дряблой, неживой коже и почувствовал, как руку трясет. Он откачал Сумаэль, но без огня, без пищи зима все равно заберет ее за Последнюю дверь, и этой мысли, он понял, ему не выдержать. Что они без нее будут делать?
Что без нее будет делать он?
— Делай же хоть что-нибудь! — по-змеиному зашипел Ральф, хватая Ярви за руку.
Что же? Ярви прикусил лопнувшую губу и уставился в лес, словно среди голых стволов мог показаться ответ.
На все найдется свой способ.
Он недоверчиво прищурился, затем оттолкнул Ральфа и поспешил к ближайшему дереву, здоровой рукой распарывая обмотки. Он сорвал с коры какой-то рыже-бурый клок, и истлевшие угли надежды вновь засверкали искрами.
— Шерсть, — пролепетал Анкран, поднимая еще клок. — Здесь проходили овцы.
Ральф вырвал комок у него из пальцев.
— Куда их гнали?
— На юг, — заявил Ярви.
— Откуда ты знаешь?
— Мох растет с подветренной, западной стороны деревьев.
— Овцы означают тепло, — сказал Ральф.
— Овцы означают еду, — сказал Джойд.
Ярви ничего не сказал. Овцы означают людей, а люди могут быть настроены по-разному. Но чтобы оценить выбор, нужно, чтобы было из чего выбирать.
— Я останусь с ней, — объявил Анкран. — Если получится, приведите подмогу.
— Нет, — отозвался Джойд. — Мы идем вместе. Теперь мы все — одновесельники.
— Ее кто понесет?
Джойд пожал плечами:
— Раз надо таскать мешки — не хнычь, а начинай перетаскивать. — И он просунул руки под Сумаэль и, поднимая ее, скорчил гримасу. Лишь самую малость запнулся, а потом приткнул подергивающееся лицо девушки к своему плечу и без лишних слов, с высоко поднятой головой, тронулся в путь на юг. Сейчас она — невелика тяжесть, но голодному, промерзшему и усталому — такому как Ярви — это казалось невероятным подвигом.
— Я пожил на свете. — Ральф оторопело пялился на спину Джойда. — Но такой замечательной картины отродясь не видал.
— Я тоже. — Ярви встал на ноги и споро посеменил следом. Как теперь у него хватит совести жаловаться, колебаться и медлить, когда прямо перед ним такой пример силы и стойкости?