Руки его приподнимали и опускали меня, раскачивая, словно волны прибоя. В голове пьяно шумело от близости мужчины, его горячего страстного шепота и тягучего скольжения внутри меня.
Я уже почти ничего не соображала, когда привалившись вместе со мной к стене, он зажал меня между ней и своим мощным телом и стал двигаться во мне ритмично, резко, с нахрапом, как поршень в шатунном механизме.
Звук наших влажных соприкасающихся тел в абсолютной темноте звучал возбуждающе и порочно, барабаня по окончаниям моих оголившихся нервов отрывистым стаккато. И в вакууме опутавшего нас блаженного экстаза не осталось больше ничего, кроме его отчаянного желания взять столько, сколько можно выжать из нашего взаимного притяжения и моей готовности отдать ему все, что он просит.
Наше рваное дыхание сливается в единый динамичный звук, превращающий нас во что-то неразделимо-цельное.
Мои пальцы на его влажной коже…
Запах мужчины и его страсти сводит с ума…
Большой, горячий и такой МОЙ. Какой-то немыслимо родной… от жесткого ежика волос до грешных губ, терзающих меня так упоительно безжалостно…
Меня накрывало жаркой лавиной — трясло, лихорадило и скручивало в бесконтрольном импульсе наслаждения, и, обнимая Стэна за шею, я двигалась с ним в бешеном ритме, понимая, что сейчас просто улечу куда-то в стратосферу.
Тело конвульсивно выгнуло дугой от ошеломляющего оргазма, изломав и взорвав меня внутри на миллиарды маленьких осколков. Мой крик перешел в булькающий хрип, пока я содрогалась в сладкой агонии под мощные толчки Стэнфорда, получившего разрядку сразу следом за мной. А когда я, цепляясь за шею, повисла на мужчине, не в силах произнести хоть слово, его правая рука стала ласково гладить мою дрожащую спину, а левая крепко сжалась на заднице, не желая выпускать из своей хватки заслуженный трофей. И выходить из меня Стэнфорд тоже не собирался, по ходу, все еще кайфуя от крепости моих внутренних мышц, туго сжимающих его член.
— Ты просто космос, детка, — губы Стэнли безошибочно нашли в темноте мои. Размыкая их, язык Стэнфорда победно ворвался в мой рот, и я впервые в жизни кончила еще раз просто потому, что этого мужчины во мне сейчас было слишком много — большого, возбужденного и горячего, как печка.
Почему-то захотелось плакать. Невыносимо. Навзрыд. Господи, это же просто помешательство какое-то. И это я? Я? Что он со мной сделал?
— Подожди, детка, я помогу, — почувствовав, что я сейчас без сил просто свалюсь, обеспокоился Стэнфорд.
Меня осторожно поставили на пол и снова принялись целовать. Жарко, нежно, головокружительно, самозабвенно, не давая прийти в себя и опомниться от опутавшего меня сладкого дурмана хотя бы на минуту.