— Какие возвышенные эти белые минареты… Вот она, Ангора!
Начканцелярии — не в своей тарелке, нахмурясь:
— К сожалению, маленький город… — И вдруг торжественно: — Но у него огромная душа. Он — центр революции… Ведь прекрасная Смирна в плену, а Константинополь равнодушен к горю родины, продажен и развратен. Душа Турции — Ангора, она свободна и никогда не будет покорена!
Поезд подкатил к низенькому перрону перед белым двухэтажным зданием с красными и зелено-красными флагами по углам. Эге! Сердце у Фрунзе заколотилось: перрон запружен народом. Как только поезд стал, поднялся гул, толпа на перроне двинулась, кажется, вот-вот опрокинет вагончики с паровозиком вместе.
Фрунзе вышел и попал в жаркий круг людей. Переминаясь, постоял, придерживая свою парадную шашку, и тут же его закрутила толпа. Начканцелярии с помощью солдат дал подойти губернатору, тот крепко пожал руку Фрунзе, представил ему Осман-бея, адъютанта Мустафы Кемаля, чиновников векялета иностранных дел и офицеров генерального штаба. Фрунзе поворачивался и поворачивался в тесноте, здоровался. Так оказался он у входа в помещение вокзала. Здесь рядами стояли женщины в длинных шалях. Когда Фрунзе проходил между рядами, женщины наклонили голову, краем шали прикрыв подбородок и губы.
Через темное помещение толпа вынесла Фрунзе на привокзальную площадь, красно-сине-зеленую от флагов, фесок и тюрбанов. Множество народу было и в саду, что напротив. Мальчишки взобрались на деревья. За спиной Фрунзе из окон второго этажа вокзала выглядывали головы в фесках.
Свободной была лишь самая середина площади, с трех сторон огражденная шеренгами солдат в куртках, в немецких касках и с винтовками, на которых блестели широкие штыки-ножи.
За шеренгами солдат качались плотные напирающие толпы ангорцев в жилетах, в пиджаках, в халатах. Встречать Фрунзе власти вывели и лицеистов. Столько людей и флагов — красные полощутся! — что земли не видно, лишь камень в центре площади.
Вдруг бухнул тулумбас под колотушкой, зазвенели тарелки, колокольцы, треугольник, духовой оркестр звеняще тонко взял напев, под турецким небом зазвучал «Интернационал», и озноб волнения прошел по телу Фрунзе.
Затем оркестр заиграл, а хор запел новый турецкий гимн — «Марш независимости»:
Не страшись, не поблекнет
Реющий в этих зорях красный флаг.
Скорее погаснет последний очаг,
Дымящийся на моей Родине.
Флаги наклонились. Это был знак уважения Турции к Советской Республике. Фрунзе, прихрамывая, с шашкой на боку, вместе с ангорским вали, тоже военным, обошел фронт войск, замерших после хрипло-отрывистой команды.