— Товарищ Абилов слишком защищает Мустафу, — сказал Михайлов. — А мне кажется, что Кемаль взял на себя какие-то особые секретные обязательства перед французским правительством.
— Еще не-из-вестно! — волновался Абилов. — Может, Конья — это хуже для Франклена, а не для нас? Товарищ Фрунзе, я знаю общественное мнение. Вот статья в «Ени гюн», без указания фамилии, адресована Мужену и Франклену, которые постоянно предлагают Мустафе военный союз для отхода от Совроссии. Я прочту, — и Абилов с чувством стал читать, будто со сцены: — «Чужестранец! Я знаю, что твоя литература богата, я знаю, что язык твой так благозвучен, что на нем вой бури может показаться нежной мелодией, а бурный поток может превратиться в струи тихого озера. Но даже в нем я слышу звон колокола империализма… Своей стальной косою я вырву язык этого колокола, своим молотом я раздроблю его стены, своим плугом я зарою в землю осколки его…» Это, товарищ Фрунзе, настроение большинства, и Мустафа с ним считается.
— Хорошо бы так, — сказал Фрунзе. — Давайте сегодня же снова встретимся, обдумаем…
Оставшись один, он прилег перед тем, как идти мыться… Не ожидал такого поворота. Мучения дороги, цепкая грязь в долинах, снежные бури на перевалах, ночевки в хибарах — неужто все это перетерпели зря? Надо собраться… Сперва забыться на минуту, вздремнуть. Затем — вперед, на дипломатические перевалы. С одной стороны, дружественные народные манифестации, с другой — Конья, что это? Сами же турецкие лидеры демонстрировали симпатии к Стране Советов. А теперь? Все-таки меняют ориентацию? Но все-таки, что бы ни обещал им Франклен-Буйон, он другом новой Турции не будет. Стало быть — попытаться убедить турок: если подозревают Россию в чем-то недобром, то подозрение неосновательно; если делают ставку на враждебный России Запад, то обманутся…
Вскочил с кровати, подошел к окну. Куда забросило украинскую делегацию! Предместье Джебджи. Вымерзшая пыльная дорога течет к тусклому закату, к фиолетовым горам. Голые сады, могильные камни торчком. Косые тоскливые подъемы, зимние поля.
В южном городе Конья коминдел Юсуф, глубоко сидя в кожаном кресле, неторопливо пил кофе из крохотной чашечки. Крепко держал ее тремя пальцами: остальных двух на руке не хватало.
Библейская черная борода, усы. Под ними мелькал красный огонек молодых губ. Белые скулы, открытый лоб, темные горячие глаза. Он в аккуратной визитке, феска на макушке, реденькие из-под фески волосы.
За другим столиком сидел и тоже пил кофе тощий человек в штатском платье — дипломат-разведчик, знаток Ближнего Востока полковник Мужен.