— Едем живей, там ждут.
Но вошел следом второй адъютант:
— Гази, здесь векиль общественных работ…
Рауф! Для всех он сподвижник Кемаля с первых дней. С какой целью явился? Вот он вошел, растопырив локти, будто собирался драться, проговорил: «У меня секрет». Адъютанты удалились. Кемаль подумал, что разговор с ним лучше оборвать в самом начале, не дать Рауфу времени опомниться: Рауф упорен и тугодум.
— Что случилось, Хюсейн?
— Брат, ты едешь говорить с русскими?
— С украинцами, — перебил его Кемаль.
— Наверно, и мне, твоему заместителю…
— Не утруждайся! Неизвестно, какое получится совещание.
Лицо Рауфа осталось каменным. Кемаль заговорил о пустяках:
— У тебя, кажется, отличный парикмахер.
…С адъютантами и охраной Кемаль отправился за город в агрошколу, где располагался генштаб.
Луна в последней четверти, белая светящая половинка, одинокая в беспредельной черноте. Загляделся… Как с Фрунзе говорить — это яснее луны. Фронт застыл; он, Кемаль, накапливает силы к последней битве. Между тем оппозиция… Начштаба Первой армии Халид рапортовал: командующий Али Исхан переписывается с вождями фронды. Имен Рауфа и Рефета не называл, но известно: эти родственные души приемлют Севрский договор — изделие Антанты для султана.
Каждая фраза в этом наглом договоре, внешне вежливая, была пощечиной нации. «Высокой договаривающейся стороне» — Турции разрешалось числить за собой свою столицу — Константинополь. Но и то, если будет вести себя послушно. Не разрешалось иметь флаг и флот! Лишь семь рыболовных шлюпов! Суда сдать державам Антанты, военные — разрушить… «Город Смирна и территория, описанная в статье 66, будут приравнены к территориям, отделенным от Турции». Не захваченным, а отделенным! «Турция отказывается в пользу Греции от всяких прав и правооснований…» Отказывается и отказывается. В пользу Франции. В пользу Италии. Признает протекторат Англии… Из войск сохраняет лишь «личную гвардию султана». А зачем ему гвардия? И сам он кому нужен без государства, без войска, без куруша денег?
Непостижимо, что Рауф, этот храбрый морской офицер, человек неглупый, верит в добрую волю колонизаторов, не хочет с ними сражаться…
Над волнистой кромкой горы скользила яркая серебряная луна, чистая, умиротворяющая. А на душе было черно. И Рауф, и Рауф, думал Кемаль. И Рефет… Враги! Но об этом молчать, ничего об этом не говорить Фрунзе… Следить, чтобы Рефет не испортил дела.
На посту векиля национальной обороны пусть будет верный человек. И не такой тщеславный!.. Кемаль вспомнил, как этот Рефет, отправляясь весной на подавление конийского мятежа, требовал, а потом с дороги телеграфом клянчил — присвой да присвой ему титул паши. Кемаль подумал: «Мой ученик Кязим, вот кто будет векилем обороны. Титул не имеет значения. Командует компетентный. Главное, любящий Родину больше, чем себя. Кто спасает свое судно, тот капитан».