Тут не понял Ваня, не уяснил, что хочет выразить Мустафа, делая такое сравнение. А Кемаль продолжал:
— У нас ныне приняты принципы, ранее даже не сформулированные: не считается человеком тот, кто не трудится; право основывается на труде. Оценить и признать эти черты новой Турции — значит желать счастливого независимого существования турецкому народу. Такое искреннее желание первыми проявили русские. Но сотоварищ Фрунзе сказал, что это желание русских выражено не на бумаге, а в сердце… Последние мировые события повлияли на сознание всего человечества. Деспотические силы, все еще властвующие над народами, чувствуют это и стараются силой продлить существование своих тиранических режимов. Но пройдет немного времени, и весь мир узнает, на чьей стороне правда. Тогда на смену нынешним социальным организмам придут высокоорганизованные человеческие общества и в отношениях между народами восторжествуют принципы гуманности и взаимного уважения… Как бы ни был силен гнет, настанет день, когда все угнетенные народы поднимутся и уничтожат угнетателей. На свете не будет слов «угнетатели», «угнетенные», и человечество получит достойное общественное устройство…
«Так точно! Что верно, то верно», — подумал Ваня, охваченный возвышенным чувством.
— Прошу нашего сотоварища Фрунзе передать своему народу, что весь турецкий народ также питает к нему искреннюю любовь, которую не смогут поколебать никакие события.
Бурные аплодисменты смешались с маршем оркестра, затем сменились звоном бокалов. Из открытых дверей к столам прорвался пар горячих кушаний, приготовленных приглашенным из ресторана поваром. На ступеньках лестницы застучали каблуки подавальщиков, шли один за другим с подносами.
По турецкому обычаю, за столами одни мужчины, а на столе всего-то питья, что ключевая вода в кувшинах. Ангорцы явились на банкет в будничном. У Февзи-паши все так же обтрепаны края рукавов. Война — не до пиршеств. И вода вкусна, когда с хлебом. Правда, кое-кто из турок знал, какие коньяки привезены русскими в караване. Уйдут покорные Корану — бутылки окажутся на столе.
Фрунзе, Кемаль и Абилов сидели тесно рядом. Абилов совсем взмок: перевод свободной и оживленной беседы — внезапные повороты мыслей! — требовал напряжения.
— Султанское правительство не перейдет ли на вашу сторону? — спросил Фрунзе и впервые услышал ярость в голосе Кемаля:
— Нет!
Кемаль взял руку Фрунзе, заговорил тише:
— Султан Вахидеддин, предавший страну, равнодушен ко всему! Уже двадцать лет, как он газет не читает… Его банда все еще цепляется за колеблющиеся устои трона. Рассуждения окружающих его людей ничтожны. Эти несчастные неспособны понять всю глубину пропасти, в которую они толкают страну… Ограниченность их ума порождает в них слабость и нерешительность…