— Ваше превосходительство! Гази направил, сказав: «Искренний подарок другу Турции». Соблаговолите принять.
— Какой красавец! — воскликнул Фрунзе. — Пожалуйста, передайте Гази мою искреннейшую благодарность!
Во дворе фотограф под черным покрывалом нацеливал свой ящик на белую стену. Когда Фрунзе вновь вышел, уже одетый в дорогу, его перехватил Кулага — просят сфотографироваться на память. Мигом поставлены скамьи. На переднюю сели Фрунзе, Юсуф, советники. За ними встал ряд красноармейцев и турецких офицеров. Еще ряд — на другую скамью. Мольба не шевелиться, плавное кружение руки с крышечкой, в тишине шлепок этой крышечки, закрывшей стекло, и Фрунзе поднялся:
— Посидели, как полагается, теперь все! В путь-дороженьку обратную!
— Версту проеду с вами, — сказал Абилов.
— Поедемте, милый, — ответил Фрунзе. — В Баку расскажу о вас, как мы работали, Кирову, всем расскажу.
Жители заполнили улицу. Вдали вдруг показались всадники. Кони шли бодро. Между подковами и камнями бежали искры. Впереди ехал Кемаль в своем кожаном коричневом пальто и в рыжей высокой папахе. Под ним был конь, такой же, как подаренный Фрунзе, — редкой арабской породы, ярко-белой масти, а когда проведешь ладонью против шерсти, видна под шерстинками темная кожа.
А Фрунзе думал, что Кемаль только мысленно будет провожать его.
Поправив папаху, Фрунзе быстро вскочил в седло и двинулся навстречу Мустафе. Поравнялись, поздоровались. Послушный конь Кемаля, на месте перебирая ногами, повернулся, и дальше они поехали рядом. Абилов догнал:
— Селям, доброе утро, Гази. Рад видеть!
Пять верст красные бойцы и аскеры турецкой охраны следовали за главными всадниками. Вокруг — мерзлые поля, голые виноградники, утыканные кольями. Меж синеватыми холмами мелькнула желтая полоса узкоколейки. Всадники наконец остановились. Круто повернулись друг к другу. Фрунзе отдал честь, Кемаль ответил. Разъехались, расстались навсегда. Но это прощанье с Кемалем многое сказало Фрунзе, взволновало и помнилось, помнилось затем все годы…
Звеня тонкими звоночками на сбруе, гремя подвешенными к задкам фургонов ведрами, скрипя рессорами, стуча подковами лошадей о камни, караван покатил-покатил за дальние холмы.
В номере константинопольской гостиницы «Крокер» британский чин, тот самый — седой, с трубкой, беседовал с офицером, прибывшим из Анатолии, где вместе с врангелевским капитаном преследовал советскую делегацию еще на ее пути в Ангору. На этом пути миссию задержали, насколько было возможно: через своих людей в шоссейной администрации направляли повозки по плохой дороге, и караван застревал, уставал, был вынужден устраивать дневку… Фургоны переворачивались… Кони оказывались на краю пропасти…