По телеграмме Москва знала его предложение — срочно выплатить три с половиной миллиона золотом. Но как решат Цека и Политбюро? Тяжело настаивать на таких расходах, а надо…
Он не сомневался: цекисты с доверием отнесутся к его оценкам. Но точны ли его оптимистические прогнозы, сделанные по горячим следам? Еще из Трапезунда он телеграфировал о своих выводах: товарищ Нацаренус недостаточно объективно оценивает сложную обстановку, в некоторых случаях его оценки ошибочны. Москва отозвала Нацаренуса, новым полпредом назначен Аралов. А вот точны ли его, Фрунзе, оценки? Не на излишнем ли они основаны оптимизме? Его склонность к этому Ленин отметил еще в ответах на сообщения Фрунзе с Крымского фронта. Владимир Ильич телеграфировал:
«Получив Гусева и Вашу восторженные телеграммы, боюсь чрезмерного оптимизма…», «Возмущаюсь Вашим оптимистическим тоном…»
Надо еще и еще раз все взвесить. Прежде чем войти, узнай, как выйти, — говорят турки. Глубже все осмыслить, глубже… Победит ли Кемаль, это зависит не только от золота, но прежде всего от отношений с крестьянством. Кемаль надеется на дружбу батрака с помещиком! «Сентиментальные заблуждения» — это слова Дежнова. Фрунзе помнил, как сам вздрогнул, услышав от Кемаля о планах такого «гармонического труда». Но то было внутреннее дело Турции, и Фрунзе Кемалю ничего не сказал. Сейчас вспоминал Однорукого Мемеда из бывших летучих колонн, который шел триста верст с прошением, верил и, наверно, верит Кемалю, хотя арестован безвинно. Будет ли крестьянин верить и впредь? До самой ли победы пойдет с Кемалем? Ведь приближается перевал, за которым уже надо выполнять обещания.
Дорога, казалось временами, подсказывала ответы. Вот засветло достигли места ночлега — селеньица на откосе, а двери хибар уже крепко заперты изнутри. Над крышами — дымки, значит, есть живые, но вот на закате солнца деревня будто вымерла. Охолодавшие аскеры, найдя старосту, орали — требовали разместить. Старик согласно кивал, но в какие бы ворота ни стучал — не отворялись. «Боятся, — объяснил он. — Боимся ружья…»
— А Мустафа вот убежден: «Халкисты мы, народники!» — Фрунзе торопливей обычного оглаживал коня. — Душа болит, как он обманывается. Ведь если народ боится его аскеров…
— Это все из-за Эдхема, чего только не вытворял ружьем, — отозвался Андерс.
Послышался треск: осатаневшие аскеры ломали доски. Крестьянское сердце не выдержало урона, двери отворились. Увидев, кто перед ними, хозяева успокоились, помогли красноармейцам внести вещи, продали кур на ужин… Фрунзе нужно было услышать мнение людей — Андерса, Вани. Вот встретился бы сейчас снова Однорукий Мемед. А где Хамид? В Ангоре дали новую охрану.