В военной школе в актовом зале начнется после обеда партийное собрание. Но уже в столовой сквозь стук ложек о миски с макаронным супом прорывались голоса:
— Расстрелять гада…
Прошлый год в кровавых боях красные бойцы сходились с корпусом Слащева. В Симферополе Слащев повесил брата курсанта Бучко. Когда собрались в зале возле знамени, Бучко сказал:
— Пусть меня потом судят, сам застрелю этого…
Ваня сидел, затиснутый стульями, видел спины товарищей в стираных гимнастерках, желтевших, как бледные тыквы на огороде. Помнил осенний с гниющими плетьми огород, на котором под огнем залегла рота. Светлели только огромные тыквы и среди них, как те же тыквы, спины бойцов, и одно отличие на иных — кровавые пятна.
Ваня закипел, вот-вот из глотки вырвется: «Расстрелять!» Но сдержался и выкрикнул:
— Пусть разъяснят!
Выступил Бучко:
— Братнино тело тогда ночью я хотел вынуть из петли. Но слащевский патруль всадил мне пулю в ногу…
Собрание забушевало:
— Судить… приговорить!..
Ваня заметил опущенные головы раздумывающих. Но большинство уже решило. Ваню все больше кренило к мнению большинства, но он не позволял себе изменить своему понятию: криком ведь не рассудишь, и на деревенских сходах верх берут раздумчивые.
Комиссар предложил подходящую, будто самого Вани, резолюцию: просить командование рассмотреть вопрос. Но комиссар напрасно бился два часа: курсанты продолжали настойчиво требовать, чтобы в резолюции стояло — «расстрелять».
Подошло время ужина. Который раз уже выступил начальник школы:
— Не имеем права решать. Предлагаю собрание закрыть.
Бучко потерял голос, сипел. Вновь вскочил, пытаясь что-то сказать, но товарищи надавили ему на плечи:
— Сиди, твое предложение проголосуем. Не разойдемся…
Поднялся курсант, казавшийся Ване рассудительным. А рассудил:
— Предлагаю резолюцию: расстрела Слащева требует грядущая мировая революция, чтобы ей скорее прийти.
Ваня забыл о Слащеве, выкрикнул:
— Международная революция идет!
Эхо под сводами зала повторило:
— От-от!
— Злейшего врага расстрелять именем революции!
— Кровь наших братьев требует!
— Не расходиться, пригласить председателя трибунала!
Никто не заметил ухода начальника школы, никто и голода не чувствовал, хотя был уже вечер и к тому же полдня не курили. Оттого, может, и распалились… Вдруг весть:
— Фрунзе приехал, Фрунзе!
Оказывается, начальник отлучался звонить в штаб. Фрунзе с двумя ординарцами и секретарем примчался в автомобиле.