В мясном отделе 42-го магазина даже не имелось продавца, поскольку продавать в нем было нечего. Но компрессор все равно сосал электричество, нагнетая в холодильник-витрину мороз, и снежный наст рос там и в самый жаркий день.
В рыбном отделе громоздились глыбы мороженых кальмаров, да лежала тюлька в картонных коробках, раскрашенных под бересту.
Некоторое здесь оживление наблюдалось разве что утром, когда в молочный павильон завозили молоко, и к прилавку выстраивалась очередь с бидонами. К обеденному перерыву обычно оно заканчивалось, и продавец пропадал и там. Однако могли завезти молоко и даже сливки в бутылках. Но в тот день завоза не было, а в витринах молочного отдела стоял майонез с привкусом машинного масла.
На сэкономленные от не приобретенного молока деньги, Карпеко купил в кондитерском отделе вафли. Вафли Сергей любил, потому что их можно было есть долго: отделить верхнюю пластинку, сжевать ее, затем это же проделать с нижней. После — соскоблить зубами шоколадную массу и снова отделить лакомую пластинку.
Около 42-го продмага имелся перекресток по меркам поселка значимый. Наискосок от магазина стояла сваренная из металлического уголка, арматурных прутьев и толстой проволоки овощная «сетка». Она работала преимущественно летом и в начале осени, следовательно, особой нужды в отопление и герметичности помещения не имелось. Даже напротив: за зиму и весну вонь из овощного отдела выветривался. Собственно, и строили эти «сетки» на некотором отдалении от продовольственного магазина как раз, чтоб гнилостный запах не портил и без того нерадостную картину.
А через дорогу от «сетки» и продмага у частных домов на вытоптанной земле размещался крохотный базарчик — буквальная смычка между городом и деревней. Там никогда не бывало более пяти продавцов. Торговали здесь избытки приусадебного хозяйства — слишком незначительными, чтоб идти с ними за три квартала на Тихий рынок. Здесь была зелень, овощи и фрукты по сезону. Изредка — яйца, еще реже — козье молоко.
Идя со службы, Карпеко изредка заставал старушек-зеленщиц, но в этот раз не было и их.
Домой торопиться не имело смысла, и Карпеко отправился по долгой дороге, через Детский городок.
Дальше был уже поселок, иные дома которого помнили войну…
Хотя нет… Дома не помнят ничего, поскольку орган памяти у них отсутствует. А вот старики, живущие в них, действительно могли бы рассказать многое. Могли, но молчали преимущественно, ибо право на память имело только государство и его уполномоченные представители.
Впрочем, имелись исключения.