— Я много говорю? — удивился маэстро. — Я ж молчу, как вобла на нарах. А что? Уже нельзя, мадам, и слова сказать? Вы меня удивляете. Если бы вы услышали мою родственницу Маню, то вы б имели удовольствие. Она может выступать в английском парламенте… Когда мы ехали из Приморска в Одессу, так она никому не дала сказать ни единого слова. Вы себе представляете? Одеколон? Я даю вам «Шипр». Будьте здоровы, вы, мадам, тоже.
Пока Клава еще не выходила на работу, Платону было не так тяжко, а сегодня он ходил сам не свой. Вера Григорьевна Тищенко, с первого взгляда суровая и официальная, оказалась на удивление сердечным человеком. Сегодня утром она позвонила Платону и сообщила, что Стеша чувствует себя лучше, снизилась температура, но ее глаза вызывают у врачей серьезное беспокойство. Вечером опять соберется консилиум.
— Я сказала ей, что вы приехали, Платон Андреевич, и признаюсь, сначала пожалела.
— Почему, Вера Григорьевна?
— Потому что ей стало плохо. Она, наверное, не ждала, что вы приедете… Сейчас это уже позади… Я кое-что поняла… хорошо, что вы приехали…
— Когда вы позволите мне прийти?
— Терпение, Платон Андреевич. Я сама вам скажу… Стеша очень просила ничего не сообщать отцу и сестре…
Платон позвонил в Косополье, рассказал Галине о несчастье и попросил предупредить Васька, что он еще на несколько дней задержится в Приморске. Галина записала номер телефона Клавы.
— Зачем вы мучаете друг друга, Платон? С той не было счастья, и тут не можете соединить свои дорожки, — укоряла Галина. — Забирай Стешу, и поезжайте домой.
— Если б можно было ее забрать, Галя…
Прошло еще два долгих дня, прежде чем врач разрешила Платону навестить Стешу. Длинным коридором он следовал за Верой Григорьевной, стараясь успокоить себя и ничем не выдать тревоги.
— Прошу сюда, — открыла дверь Вера Григорьевна.
В ординаторской стояла белая кровать на колесиках, белые стулья и шкаф с медикаментами. А где же Стеша? Платон приблизился к кровати и оцепенел: поверх одеяла лежали тонкие Стешины руки, и больше ничего он не видел. Лицо было забинтовано: ни глаз, ни губ, ни щек…
— Я даю вам десять минут, — сказала Вера Григорьевна и вышла.
— Стеша…
— Это ты? — еле заметно шелохнулась марля на губах. — Я очень рада, что это ты. Только немножко опоздал… Немножко опоздал.
— Стеша, если б ты не уехала тогда из Сосенки… Я позвонил, но тебя уже не было.
— Возможно, что я сделала глупость… но он нашел бы меня и потом… Я не могла, Платон, остаться, потому что… в тот вечер ты не сказал мне ни слова, а потом… я увидела над твоим столом карточку… ее… и…