.
Многим крестьянам и холопам не могло повезти с тем, чтобы найти нового владельца. Кому был нужен лишний рот в голодное время. Тогда получалось, по слову Авраамия Палицына, «лето убо все тружаются, зиму же и главы не имеют где поклонить». Видя это, царь Борис Годунов, совместно с царевичем Федором Борисовичем и Боярской думой, издали приговор «о холопех» 16 августа 1603 года. Этот закон, изданный в интересах отпущенных на волю, но не получивших отпускных документов холопов, тоже показывает, что в первую очередь была выказана забота о голодающих: «Которые бояре, и дворяне, и приказные люди, и дети боярские, и гости, и всякие служилые, и торговые, и всякие люди холопей своих ссылали з двора, а отпускных им не дали, и крепостей им не выдавали, а велят им кормитца собою, и те их холопи помирают голодом, а иные многие питаютца государевою царевою и великого князя Бориса Федоровича всеа Русии милостиною, а за тем их не примет них-то, что у них отпускных нет»[119]. Указ предписывал «бояром, и дворяном, и всяким людем» обязательно выдать таким людям «отпускные» и «крепости», и больше их не держать за собою, надеясь вернуть, как только минется голодное время. Если такие, фактически, отпущенные на волю («кормиться собою») холопы являлись в Приказ Холопьего суда, то там они могли самостоятельно получить необходимые документы, чтобы уже с ними искать, куда дальше поступить на службу.
Важным следствием начавшихся переходов, отпуска на волю крестьян и холопов оказалась то, что большая масса людей занялась попрошайничеством и бродяжничеством. Самые отчаянные, окончательно отказывались от своих семей и уходили «казаковать» или разбойничать. Борьба с разбоями стала еще одной очередной задачей, которую приходилось решать в 1601–1603 годах. В уезды из Разбойного приказа с царскими наказами поехали специальные сыщики, которые должны были предупредить разбои на дорогах. Сыщики, посылавшиеся в уезды, должны были стоять «промеж дорог», «утаясь». Поэтому, действуя как небольшие военные отряды, московские сыщики привлекали местных дворян и совместно с губными старостами вели розыск, пытали пойманных разбойников «крепкими пытками» и сажали их в тюрьму. Смертная казнь при этом грозила не тем, кого ловили в разбойных делах, а самим сыщикам, чтобы они «не норовили никому, и посулов, и кормов не имали»[120].
Сыщики, присланные из Разбойного приказа, вторгались своими действиями в сферу интересов не только уездных дворян и детей боярских, но я других землевладельцев, в частности крупных монастырей. Организация сыска о разбоях становилась для местного населения чем-то вроде чрезвычайного налога, его также обязывали за свой счет содержать губных целовальников и дьячков, тюремных сторожей и палачей. И это еще при том, что царь Борис Федорович уничтожил другую обременительную для уездов повинность — строить тюрьмы на средства, собранные с «сох», то есть с определенного количества обрабатываемой пашни. Вместо этого было «велено тюрьмы поделывати из наитие казны денгами». Троице-Сергиеву монастырю, имевшему раньше привилегии по самостоятельной организации губного дела, тоже возвратили их, защитив от губных старост, пытавшихся «по новому уложению» (об отмене тарханов?) заставить монастырские власти содержать «губу» вместе со всем уездом