Воры. История организованной преступности в России (Галеотти) - страница 213

Одновременно происходит два процесса. Первый можно назвать «ограниченной национализацией» преступного мира. Некоторые из его участников вписались в государственную элиту в образе либо бизнесмена-«авторитета», либо бандита, ставшего политиком. В то же время понятно, что лицензия на деятельность, которую получают преступники, зависит от соблюдения жизни «по понятиям», а государство периодически определяет эти понятия — либо приказывая воздержаться от поддержки чеченских сепаратистов, либо предлагая преступникам совершить какие-то действия в интересах спецслужб.

Второй процесс — это «гангстеризация» формальных секторов экономики, начавшаяся задолго до Путина, параметры которой, однако, были четко очерчены при нем. В политической реальности государство управляется с помощью президентских указов и законодательного процесса, когда может, но вступает в закулисные сделки и негласно использует насилие, когда должно. В ходе этого процесса оно создает атмосферу безнаказанности и вседозволенности, побуждающую его агентов и союзников переступать рамки закона — как это было в случае убийства лидера оппозиции Бориса Немцова в 2015 году (которое, по убеждению многих, было исполнено людьми, подотчетными Рамзану Кадырову)[702] или нападения на Алексея Навального в 2017 году, когда ему в лицо было выплеснуто едкое химическое вещество[703]. Фактически государство так и осталось в неустойчивом положении между слабым стремлением к легализации и привычным беззаконием.

Аналогичным образом выполнение обязательств по деловым договорам сейчас обеспечивается судами, а не киллерами[704], однако в сложные времена старые привычки быстро возвращаются. В 2000-х и начале 2010-х годов резко снизились объемы «рейдерства», увода предприятий с помощью фальшивых документов или сомнительных судебных решений, однако давление на экономику, возникшее после 2014 года, быстро привело к возрождению подобных практик[705]. Когда экономика оказывается под давлением, бизнес уходит в тень. В 2016 году, по данным Росстата, 21,2 процента работающих россиян были заняты в неформальном секторе, то есть на 0,7 процента выше, чем годом ранее, что стало рекордно высоким результатом начиная с 2006 года, когда была введена нынешняя схема расчета. При этом, судя по данным исследования Российской академии народного хозяйства и государственной службы (РАНХиГС) при президенте Российской Федерации, на «теневом рабочем рынке» заняты более 30 миллионов человек, то есть свыше 40 процентов экономически активного населения[706]