— Начнем, братцы, — раздался голос Митру. — Раз, два, три — начали!
Пуцу надул щеки и оглушительно затрубил «Многая лета».
— Как бы школа наша не рухнула, как стены Иерихона, — засмеялся Дан.
Растроганный Джеордже поправил галстук и вышел на крыльцо.
— Прошу вас, заходите, выпьем стаканчик вина.
— Что вы, товарищ директор, — ответил Митру. — Не будем вам портить воскресенье. Мы хотели только пожелать вам многих лет жизни. Сегодня у нас праздник, а вы всегда стояли за народ.
— Многая лета! — нестройным хором грянули крестьяне.
Дан смотрел на все широко раскрытыми глазами. Что-то тревожное и вопросительное сквозило в его взгляде. Заметив это, Эдит подошла и положила ему руку на плечо. Эмилия убирала тарелки.
Джеордже пожал всем руки и вернулся в дом. Он сел за стол и молча поглаживал пустой стакан, не в силах собраться с мыслями от волнения.
— Дан, ты хочешь вздремнуть после обеда? — наконец спросил он.
— Нет… Зачем?
— Нам нужно поговорить с тобой с глазу на глаз.
— Ладно… — согласился Дан. Он хотел встать со стула, но раздумал. — Еще немного, папа. Мне так хорошо… Жалко, что бабушка спит. Если бы не старость, быть бы нашей бабушке министром…
Крестьяне вышли на улицу и громко запели, к ним присоединились другие, сходившиеся к примэрии по боковым улицам. Видно, они не только пели, но и плясали, потому что над красной крышей школы поднялось серое облако пыли.
Эмилия озабоченно посмотрела на мужа. Она уловила в его голосе суровые, решительные нотки.
— Послушай, Дануц, если тебе так хочется посидеть с бабушкой, я пойду разбужу ее. Успеет выспаться ночью, — сказала она, встала из-за стола и прошла в спальню.
Джеордже закурил новую сигарету, наполнил два стакана и протянул один из них Дану.
— Будь здоров, сынок.
Песня, казалось, заполнила все село. Лишь временами сквозь нее прорывались хриплые звуки трубы.
Дверь спальни медленно раскрылась, и на пороге появилась бледная как мел Эмилия. Губы у нее дрожали, и, чтобы не упасть, она прислонилась к косяку.
— Идите все сюда… мама умерла, — сказала она. — В голосе ее прозвучали боль и безграничное удивление.
1954—1957