С улицы доносились звуки другой песни. Слов нельзя было разобрать.
— Это крестьяне возвращаются с поля, закончили дележ земли, — догадался Джеордже.
Все умолкли. Старуха вдруг заерзала на стуле.
— Спать хочу, — заявила она. — Глаза слипаются. Слишком много выпила. С непривычки. В этом доме мне даже стакана цуйки не дают к обеду.
— Что ты болтаешь, мама?
— Правду говорю… А что ты собираешься приготовить на ужин, доченька?
— Найдется, что подать. Холодного цыпленка, жареный картофель.
— Смотри, режь потоньше. И не пережаривай. Чтобы во рту таяло…
— Мама, может быть ты вздремнешь немного?
— Рада бы, да вот со стула встать не могу… Опьянела… Ты, Юдифь, прости меня, старую.
Смущенная Эмилия помогла Анне встать и отвела ее в спальню. Раздевая мать, она не удержалась, чтобы не шепнуть ей на ухо:
— Ты, я вижу, радуешься. А тебе известно, что она еврейка? Известно, скажи?
Старуха как-то странно посмотрела на дочь.
— Нагнись поближе…
— Зачем, мама?
— Так надо.
Анна провела пальцами по лбу, глазам, губам Эмилии.
— Глупая ты у меня. Или притворяешься? Хочешь, чтобы все плясали под твою дудку — и Джеордже и Дан, а они не хотят. А ты и злишься. Что плохого, коли девушка еврейка? Разве они не такие же люди? А господь наш Иисус Христос кем был? Девушка хорошая, красивая, богатая… Иди! Да смотри веди себя как положено — от нее будут у тебя внуки, а не от той, кого тебе хочется. Ступай. А я-то как сплоховала… Видать, вино в голову ударило… Хорошее вино. Где ты его купила?
— У Марку Сими…
— А, знаю такого. И дядюшке твоему Микулае тоже нравилось. Накрой меня и иди… Да не забудь, веди себя хорошо…
После ухода Анны в кухне стало тихо. С улицы все громче доносилось пение толпы, и, возможно поэтому, никто не мог найти тему для разговора. Эмилия подсела к Эдит и погладила ей руку. Ей бы хотелось побыть с девушкой вдвоем, поплакать вместе, поговорить о будущем.
— Джеордже, зачем ты столько куришь? — недовольно спросила она. — Заболеешь… Господи, сколько дурных привычек привезли вы с фронта.
Дан с сонным, недовольным видом постукивал пальцами по столу.
— Что с тобой, Дан? Ты плохо себя чувствуешь? Может, обед слишком жирный?
— Нет, все было очень вкусно, мама. Жаль, что ушла бабушка. Не надо ей было давать столько пить. Посидела бы еще с нами…
— Ладно… — засмеялась Эмилия и вдруг помрачнела. — Когда у тебя будет свой дом, возьмешь ее к себе, если она тебя развлекает…
Шум на улице становился все громче. Вдруг школьный двор наполнился людьми. Крестьяне остановились у дверей. Они привели с собой Пуцу и Бобокуца.