Под рев напирающей толпы, настроение которой было невозможно понять, они покинули площадь. А Иоанн тут же узнал об этом. Беспомощный и слабый, он проговорил склонившемуся над ним Алексею Адашеву:
– Хочу видеть Владимира… Приведите его…
Переглянулись меж собой верные царю бояре – не хотели пускать его, алчно воспользовавшегося слабостью государя. Но Владимир вскоре пришел. У стены стояли Алексей Адашев, Мстиславский, Григорий, Данила и Никита Захарьины, встретившие Владимира взглядом, полным презрения.
Владимир подошел к государеву ложу, склонился перед ним и услышал:
– Брат… Не предай устав прародителя нашего Димитрия Донского, утверждаемый присягою… Опасно сие… Не круши основы государства нашего, не ввергай Россию в смуту! Только поднимает Москва голову свою…
– Да простишь меня, брат, – отвечал, вставая с колен Владимир, взглянув в недвижное лицо государя, – отдать престол в руки младенца и есть ввергнуть Россию в смуту. Не могу я, внук собирателя земель русских, позволить этому быть. Потому не принимаю я твою присягу! Не из-за корысти своей! Токмо из-за любви к отчизне!
Иоанн усмехнулся, но глаза его, страшные, недвижные, были злы.
– Вижу твое намерение… Бойся Всевышнего! – прохрипел он, затем обратился ко всем присутствующим в покоях. – Я слабею; оставьте меня! Действуйте по долгу чести и совести!
И, обессиленный, рухнул в подушки. Стараясь не шуметь, засеменили бояре к дверям, вышел и Владимир Старицкий, но после этого он вдруг спешно уехал из Кремля. А бояре продолжили пререкаться, браниться и упрекать друг друга…
До самого утра никто так не разошелся и не уснул. Казалось, вот-вот все случится…
И с рассветом государь снова призвал мятежных бояр. Перед этим Захарьины велели выставить как можно больше стражи возле покоев царицы и младенца, мирно спящего в колыбели и не знавшего о той смуте, что происходила за пределами его кроватки. Не знал, что именем его ведется боярская борьба, не знал, что он может скоро стать царем…
– Сильвестр воспротивился отдалению Владимира Старицкого от государя! – с раздражением говорил Данила брату Никите и дяде Григорию. – Воспротивился тому, что запретили бояре Владимиру входить в царские покои! Советник, посредник меж Богом и нашим великим государем, видать, не решился принять ничью сторону…
– Но сердце его лежит к Владимиру, – мрачно отвечал Григорий Юрьевич.
– Я видел, как они говорили о чем-то меж собою перед отъездом князя, – добавил раздраженно Никита.
– И молвил он, – сказал Данила, – мол, кто дерзнет отдалить брата от брата и злословить невинного, желающего лить слезы над болящим? И это Владимир невинный? Он прибыл сюда с надеждой на поддержку…