Но Владимир на это никак не решался…
– Благодарю, Господи, что избавил Ты раба сего от суетной мирской жизни и призвал к ангельскому житию…
Архимандрит Старицкого Успенского монастыря, совершая постриг, строго, но с некой скрытой радостью глядел на стоявшего перед ним на коленях юношу. Архимандрита звали Герман. Высокий, статный, с лицом смиренного мужа, он сохранил в себе княжескую породистость князей Полевых, потомков правителей Смоленского княжества. Когда-то и Герман, как этот юноша Ваня, что стоял перед ним, решил отойти от внешнего мира и служить Господу. Он много занимался книгописанием, живя в Иосифо-Волоколамском монастыре. Два года назад он был назначен архимандритом Старицкого Успенского монастыря, и с тех пор князь Владимир, трепетно относившийся к обители, построенной когда-то отцом, был частым гостем священнослужителя. Германа любили и уважали. Монастырь он облагораживал с заботой и любовью, братию увещевал жить по уставу, призывая к смирению, набожности и добродетели.
– Облечи, Господи, раба освящения одеждою, целомудрием препояши чрела его, всякого воздержания покажи его подвижника, – продолжал Герман, сдвинув брови, из-под которых блестели огнем его темные глаза. Он принял в сильные, воинственные руки потомка смоленских князей ножницы и крестообразно остриг светлые, соломенные волосы юноши, произнося: «во имя Отца, и Сына, и Святого Духа»…
Смотрит, улыбаясь в тронутую сединой черную бороду, как Ивана одевают в рясу, как на голову ему, будто корону, водружают черную скуфью.
– Отныне имя твое Иов, благословен будь и сохраняй обеты монашеские, – благословлял его Герман, трижды перекрестив юношу. Теперь с колен поднялся иной человек, будто заново родившийся. Иов сияет от счастья, не в силах этого скрыть. Счастье так велико, что ему хочется обнять Германа, но сделать этого никак нельзя, и он, смиряясь, крестится, целует руку наставника. Архимандрит улыбается едва заметно и отпускает Иова – пора было торопиться на встречу с князем Владимиром.
Владимир стоял у алтаря спиной к вошедшему в храм Герману. Услышав шаги, князь обернулся и припал к руке архимандрита, когда тот подошел. Герман, присмотревшись, заметил, как посерело и осунулось лицо князя.
– Вижу, одолевает тебя некое смятение, – предположил он, сдвинув брови.
– Обуяла меня жажда власти, отче, – ответил Владимир так, будто хотел поскорее выговориться, – отверг я любовь и просьбу брата о покорности и смирении. В миг болезни его не признал царем его сына, сам возжелал царства…
Среди простого люда, живущего вне Москвы, весть о болезни государя еще не дошла, но Герману сразу почему-то показалось, что волноваться не о чем и что смерть не грозит Иоанну. Герман, глядя князю в глаза, помолчал немного и изрек: