Владимир оглядел этого ничем не примечательного юношу и скрепя сердце доверился архимандриту – по-другому не мог.
– Я завтра зайду, – подавив тоскливый вздох, сказал Владимир. Герман, улыбаясь, кивнул и перекрестил его. Когда князь припал к руке архимандрита, Герман вдруг почувствовал что-то неладное или узрел какую-то сумрачную картину перед глазами – стоит государь, только другой, постаревший, страшный, черный, а перед ним Владимир, тоже высохший, тронутый сединой, сапоги его почему-то все в грязи; и после того тьма, кровь, огонь, слезы…
Герман ощутил слабость, зажмурился на секунду – и видение исчезло.
Владимир медленно уходил, расправив плечи, снег хрустел под его сафьяновыми сапогами, а Герман с внезапным опасением глядел ему вслед и сам пока не понимал своего видения.
– Помилуй, Господи, – вырвалось у игумена, и он медленно перекрестил уходящего князя Старицкого…
Келья ярко освещена множеством свечей – ее обитатель был подслеповат к своим восьмидесяти двум годам. Над широкой раскрытой книгой, раскинувшейся на весь стол, сидел старец. Он низко нагнулся над страницами, губы проговаривают написанные строчки. Борода его густая, широкая и неухоженная, топорщится в разные стороны…
Он даже не поднял головы, когда в дверь его постучали и вошли. Это был молодой монах, почтительно склонившийся перед старцем.
– Отче! Сам государь с семьей едет в наш монастырь! Говорят, желает видеть тебя! Просит о встрече…
Старец усмехнулся. Государь «просит о встрече». Уже наслышан он о новом правителе московском, о его деяниях – худых и великих. Хотя старец и был заточен в монастырь еще за пять лет до рождения Иоанна…
Михаил Триволис родился в далеком греческом селении Арте. Зеленые холмистые равнины, беспечное синее море, руины великолепной античной архитектуры, оливковые деревья, теплое солнце, спокойствие и безмятежность – все это осталось в далекой юности.
После учебы в Корфе, где он изучал язык древних греков, отправился в Италию. В Венеции он встретил человека, изменившего всю его жизнь. Это был Альд Мануций[31]. Именно этот умнейший человек своего времени привил Михаилу любовь к книжному делу – тому, чем Михаил занимался всю оставшуюся жизнь…
Впечатлительный юноша легко поддавался чьему-либо влиянию. Другим своим наставником он считал Джироламо Савонаролу[32], проповедующего набожность, скромность и выступающего против разврата и алчности. Как завороженный, слушал он проповеди монаха. И жил по его наставлениям.
Но Савонарола, правитель Флоренции, был свергнут путем интриг – у него было много врагов. Позже пророка казнили. Народ возненавидел его, подогреваемый папой, герцогами, внушающими людям, что все, о чем говорил монах – ложь и ересь.