Застолье было тихим и напряженным. Мать увели спать. Настасья хозяйничала за нее.
– Данилка-то не приедет? – спрашивал Мефодий. Алексей взглянул на него и вдруг осознал, как постарел их любимый воспитатель! Уже седина прокралась в бороду и волосы, сетки морщин растянулись из уголков глаз, огрубели жилистые руки. Мать тоже постарела, начала усыхать. В Настасье, напротив, стала проявляться дородная женская полнота.
– Не успеет, – опомнившись, ответил Алексей.
– Мать переживает больно. Боюсь, кабы и она… – начал Мефодий, но вдруг осекся и перекрестил себя.
Алексей же, оглядываясь, все пытался осознать, что это тот самый дом, в котором он родился и вырос, что в сенях за стеной лежит отец, коего завтра уже надобно упокоить в земле, и все это никак не вязалось в его голове.
Настасья так и не принесла ему ребенка, но Алексей не стал относиться к ней по-другому. Она так же была для него безразлична. Отец долго грозился отправить в монастырь ее, да не смог, видно, привык и полюбил, словно родную дочь.
– Тебе теперь за хозяйством следить и за матерью. Мефодий поможет, – говорил Алексей Настасье, лежа в постели.
– Прослежу, – холодно ответила она и после недолгого молчания добавила: – Жаль все-таки, что я тебе не мила…
И со скрипом перины отвернулась от мужа. Алексей же, глядя в потолок, думал, что, наверное, ему должно быть больно и неприятно от этих слов, ну или хотя бы жаль эту несчастную женщину, так и не испытавшую счастья. Так же, как и должна проявиться боль потери, но он почему-то не чувствовал ничего, и в голове были лишь мысли о делах. Ведь его силами в скором времени во всех волостях и городах России исчезнет кормление, население перестанет содержать наместников, поборы заменятся оброком, которые будут идти в казну! Служилых дворян обеспечит землей – нужно уравнять всех, а значит, забрать земельные излишки у тех, кто не служил. Надо же пополнить и укрепить войска в это непростое, полное перемен для России время!
«Но это мой долг! Я служу родине! Все верно! Все эти страдания и домашние заботы – пыль! Дела мои же останутся в веках, как и память обо мне!» – оправдывал он сам себя бездушно. И неотвратимо верил в это…
* * *
В конце 1556 года в Москву прибыл Кизический митрополит Иоасаф, посланный Константинопольским патриархом Дионисием. Его встречали колокольным звоном, государев двор пестрел от обилия золота, собольих мехов на воротниках, цветных одежд из дорогих тканей – парчи, бархата, атласа. Иоасаф поначалу оробел от такой роскоши, с коей мог когда-то сравниться, по легендам, двор самого басилевса византийского в период расцвета империи, но вскоре размяк и был готов ради царя, любезно принявшего его за богатым столом, едва ли не на все. Но Иоанну было нужно не много – всего-то утвердительная грамота от константинопольского патриарха о признании царского титула властителя Русской земли.