Когда проезжали мимо пустой площади, где сегодня расстались с жизнью Данила Адашев с сыном, увидели, как разбирают эшафот, складывая доски в телеги. Ветер несмело и утробно завывал, гоняя по земле порошу.
– Глядел я на эту казнь сегодня и думал, что ты, Андрей Михайлович, последний, кто был подле Адашева и Сильвестра! – проговорил мрачно Шибанов. – Как бы и на тебя не обрушился гнев государев! Боязно мне за тебя…
Курбский круто развернул коня, взглянул на почти построенный собор Покрова Пресвятой Богородицы[45], все еще стоявший в лесах, и вспомнил невольно о битвах под Казанью, вспомнил Адашевых и всех тех, кто был там с ним плечом к плечу. И государь, улыбающийся, светлый, молодой, не развращен своими коварными советниками, и все свершения великие еще впереди…
Глядя на возвышающийся в сумерках собор, князь ответил, перекрестившись:
– Господь рассудит…