– Не брешешь! – усмехнулся запорожец. – Ну давай дальше, старик.
– На твою-то молодецкую головушку, – снова взялся за гусли Ванька.
Я кладу свое колечико серебряно;
Три раза из лука калену стрелочку повыстрелю,
Пропущу-то сквозь колечико серебряно
И не сроню-то я колечико с головушки.
Как убил Дон Иванович свою жену Настасью-королевишну и пала она на сыру землю, облитая горячею кровию, становил он ножище-кинжалище, а сам выговаривал:
Куда пала головушка белы лебеди,
Туда пади головушка и сера гуся.
И упал на острие.
Тут-то от них протекала Дон-река
От тыя от крови христианския,
От христианския крови от напрасныя.
Глубиной река двадцати сажень,
А шириной река сорока сажень.
– Не брешешь. – Длинночубый даже забыл дышать. – Такое не сбрешешь. Тама надо от младых ногтей взрасти. Хлопцы, не брешет ведь старик!
– Верить можно! – зашумели запорожцы.
– Ну а коль верите, то… – Ванька поднялся с бревна. – Услышать меня должны. Имеющий уши да услышит. Не враги вам вовсе те, кто за стенами сейчас Смоленск обороняют, а ваши, что ни на есть братья и сестры по вере православной. А враги вам вот эти! – Ванька мотнул подбородком в сторону польских костров.
– А чего ж нам тогда делать? Нас ведь сюда гетман снарядил. – Запорожцы загудели.
– Ничего не делайте, коль за вас порешали паны! Они следом и к вам в дома придут. Пейте вона свою горилку да песни горлопаньте. А я пойду уже.
– Да постой ты, старик. Мы, може, и сами давно мыслями в твою сторону направлены, а руки, ноги и кони наши нам не принадлежат. И чего тогда? – Длинночубый тоже привстал с бревна.
– Вижу, сердце у тебя не на месте. – Ванька глубоко вздохнул. – Рука с саблей и не подняться может.
– Чаво?
– Сам думай, хлопче. Можно ведь и в атаку идти, да воздух рубить; а можно и из пищали бить, да по сине небушку. Для начала хоть так. А уж потом, когда вовсе невмоготу станет, то сердце-то, оно само подскажет, как быть.
Ванька договорил, перекинул яровчатые за спину и шагнул в темень. Тут его и след простыл. Только сухие, осенние стебли трав, седые от лунного света, еще долго не могли разогнуться.
Близился рассвет, когда на плечо спящему запорожцу легла рука.
– Э, спишь?
– Ты хто? Чего тебе? – Длинночубый резко приподнялся.
– Тихо. Песенник я давешний. Тя как звать?
– Петро.
– Ну. Я уж думал, Миколой.
– Чего это Миколой?
– Да у вас что ни хохол, то Микола. Да это я так. Шучу. Не бери к сердцу. Я вот о чем подумал, Петро. Слышал, что скоро вас пошлют в атаку…