– Вот и говорю тебе, не высовывайся лишний раз. Постреляют да ускачут восвояси. За спинами стрелков заряжающие.
– А мы так и не ответим? – спросил, поморщившись, ратник.
– Нет, Емельяныч. Нам велено заряды беречь. Одному Богу известно, сколько ляхи тут проторчат.
– А чего ж так?! – услышал Рогатов голос Колоколова и почувствовал на плече тяжесть руки. – А и впрямь что ль не ответим?!
– Приказ от воеводы: на пустые обстрелы не отвечать, только когда штурмом пойдут.
– Ты, Епифан, хорошо приказы выполняешь. Только я-то ведь над тобой буду! – Василий смотрел, прищурившись левым глазом, на польскую карусель.
– Ты бы укрылся, Василий Тимофеич.
– А я заговоренный, Епифан. Ты за меня не пужайся. Давненько сабелька моя не гуляла по польской капусте.
– Ты чего это, Василий Тимофеич? Не дури, покуда…
Рука Колоколова сжала плечо Епифана Рогатова так, что тот не смог договорить фразы.
– Я тихонько тебе скажу, Епифан, вот на самое ушко скажу, а ты выполнишь: вот я сейчас вниз сойду да на коника прыгну. Вылазная рать стоит уже наготове. Засиделись хлопцы. Как только свистну раз протяжно, ты мне ворота-то и откроешь. Понял меня, Епифан Рогатов? А не понял, так я тебя самого нашинкую.
– Понял, – сдавленным голосом произнес командир башни.
Через минуту-другую из-под башни раздался долгий свист. Поползла вверх решетка, а следом заскрипели дубовые, обитые железом ворота. Четыреста всадников свистом вспороли воздух, вылетая навстречу битве.
Колоколов первым врезался в карусель, ломая стройное, отлаженное долгими тренировками течение, где каждое копыто, каждое плечо знало свое место. За ним клином врубилась и вся рать. Фонтанами брызнула во все стороны кровь. Полетели наземь щегольские шлемы, жалобно под ударами завизжали доспехи. Всадники вываливались из седел и тучно падали в ноябрьскую кашу.
Поляки дрогнули быстро. Но разгоряченные схваткой смоляне ничего не заподозрили.
Василий Колоколов продолжал бешено рубить направо и налево, снося головы, рассекая от шеи до седла, превращая тела в мелко изрубленную капусту. Он не чувствовал усталости в мышцах, не ощущал собственной боли, только маслянистый пот заливал глаза да глухо в ушах стучало сердце.
Но полякам все же удалось перестроиться и сомкнуть строй, словно ожидали, что все так и произойдет. Они организованно стали отступать к лагерю, отстреливаясь на ходу. Смоляне висели на плечах, чувствуя уже приближающийся вкус быстрой победы, и не сразу заметили, как с Покровской горы скатились полторы тысячи запорожцев. Длинночубые, вислоусые всадники с пронзительным гиканьем рванулись, чтобы отсечь отряду Колоколова путь к отступлению.