– Как там Маша?
– Моя сестренка и твоя жена велели низко кланяться и передавать привет. Все вроде у них нормально. Дети здоровы. Просят отцовой саблей поиграть.
– Ну-ну, – улыбается Шеин. – Куда им еще сабля моя?! – И сразу переходит к делу: – Никона бы ко мне!
– Да здесь уже, за дверью… – отвечает Горчаков. – Сам иной раз не пойму, как это у него так получается?
– Чего не понять! Он со мной дольше, чем иные дети с родителями.
– Предугадывает. И ведь ни на час не ошибется! – Горчаков толкает дверь, впуская еще более ссутулившегося Никона.
– Садись, Никон Саввич! – Шеин указывает на стул.
– Я, с твоего позволения, постою, отец родной! – Голос Никона сух и все так же монотонен.
– Чем люди живут, Никон Саввич? Суды по уму чинишь? – спрашивает Шеин, бросая быстрый взгляд на Горчакова. Тот сторонится, отходя в тень самого дальнего угла – мешать нельзя беседе своим видом, но и за дверь пока не пускают.
– Как могу, Михайло Борисыч! Но дела у нас не шибко ладные. Крестьяне и прочий простой люд недовольствуют по причине того, что купцы подняли цены на хлеб.
– А разве в амбарах пустеет? – спрашивает Шеин.
– Да в том-то и дело, что закрома полны. Но купцы ломят втридорога. А мужик чего: потерпит сколько-то да за оглобли возьмется. И получим мы тут вторую осаду, только уже изнутри.
– Купцов окоротить нельзя?
– Начнешь купцов окорачивать, стрельцы взбеленятся. Тут как между двух огней. – Никон продолжал говорить ровно, только красное пятнышко на лбу выдавало тревогу.
– Стрельцы?
– Ну да. Немало стрельцов от торговых проценты имеют за то, что держат у них излишки зерна. А те уже оборачивают по-своему. Хорошо хоть дворянам запретили вступать в базарные отношения. Так бы и положиться уж не знаешь на кого!
– Ну уж ты больно черно рассказываешь. С кем же мы тогда супротив поляков воюем?
– Терпеливый, Миша, народ у нас. Шибко терпеливый, а мы про них и знать забываем. Чего вовремя купцов не окоротил, когда войны еще не было?!
– Мне либо делами военными заниматься либо купцов окорачивать!
– Да там и надо было парочку за измену повесить. Другие бы сейчас хвосты поджали. – Никон продолжал говорить на одной ноте, лишь на лбу добавилось еще одно красное пятнышко.
– Любишь ты, Ника, вешать направо-налево. – Шеин встал из-за стола.
– Зато ты у нас добрый! – буркает Никон Олексьевич.
– А ежли сейчас окоротить?
– Разрешаешь? – Глаза дьяка просветлели.
– Сам говоришь, стрельцы взбудоражатся.
– То и говорю, что беды серьезной никто не чует. А Потоцкий, донесли мне давеча, уже подошел! Скоро возьмут они нас в кольцо.