-- Да уж, -- говорю. -- У нас в то время ещё и Америку не открыли...
И встаю, как вкопанная, во второй раз.
-- Америку, -- повторяю тупо.
-- Это... какой-то регион на Земле? -- хмурится капитан. -- А что с ним такое?
-- Просто... э-э-э... самые похожие на вас люди жили как раз там. Но мы, в смысле, европейцы... -- много ему это скажет, ага, -- в смысле, кто наукой занимался, впервые с ними встретились в пятнадцатом веке, и то в конце.
-- А теперь не живут?
-- Все перемешались, -- пожимаю плечами. Обойдётся без кровавых подробностей, мне пока жизнь дорога.
-- Так... вы что, думаете, наши предки научились строить звездолёты задолго до ваших, а вы об этом ничего не знаете?
-- Ну, про них мало что известно, но ходит много всяких невероятных легенд. То есть, я бы сказала, что если кто и мог такое отчудить, то это были они. Вы вон до сих пор в одиночку собрать звездолёт из подручных средств можете.
-- Вы преувеличиваете, -- улыбается. -- У нас просто высоко ценится способность к ручному труду.
-- Вот-вот, -- говорю. Что-то больно красиво выходит. Только вот язык у них уж больно на монгольский похож. Конечно, какой там язык был у тех индейцев, я не знаю, но...
-- А чем вам так не понравилось имя Хранцицика? -- Азамат параллельно мне переключается на лингвистику.
Я снова ржу, просто не могу остановиться.
-- Очень, -- говорю, -- смешно звучит на моём языке.
Азамат качает головой.
-- Это значит просто "дождевой цветок", он в дождь родился.
Ну да, я даже понимаю. Можно подумать, от этого легче.
-- Я, признаться, до знакомства с вами не знал, -- продолжает Азамат, рассматривая меня, -- что на Земле есть другие языки, кроме всеобщего.
-- Ха! -- фыркаю. -- Три тыщи не хочешь?
-- Сколько?!
О-о, я вывела его из душевного равновесия! Как мне нравится, когда он так таращится!
-- А как вы друг друга понимаете? -- продолжает изумляться мой друг с моноэтнической планеты.
-- Вот для того и всеобщий, -- смеюсь. -- Его не для космоса вводили, а для Земли.
-- С ума сойти, -- качает головой. Ну вот, хотя бы я его развлекла немного, лицом просветлел. Что-то в нём есть неуловимо родное. Во внешности и даже в запахе. Как будто детские воспоминания какие-то просыпаются. Впрочем, в свете моих последних измышлений насчёт индейцев в космосе в двенадцатом веке это уже как-то жутковато.
То, куда мы в итоге приходим, оказывается капитанским мостиком. Он мало чем отличается от прочих, которые мне приходилось видеть: по кругу экраны-иллюминаторы, под ними сенсорные панели управления, по сути, тоже экраны. Компьютер -- он и на Муданге компьютер. На мостике двое парней в тапочках и потрёпанных свитерах, кивают нам с капитаном, не отрываясь от экрана.