Рита терпеть не могла чувствовать себя виноватой. Она воспитывалась католичкой, а никто не чувствует вину так остро, как итальянские католики. Она соврала своей семье. И семье Джека. И, возможно, себе тоже.
– Касс… – начала было Рита.
Сестра Джека махнула рукой:
– Не надо ничего говорить. Я хотела, чтобы ты знала: мы все рады, что он кого‑то встретил. Джек… он закрылся с тех пор, как вернулся домой из последней командировки.
Рита не знала, что сказать. Да и что она могла бы сказать?
– Мы все пытались с ним поговорить, но это все равно как поймать туман. Каждый раз, когда думаешь, что удалось, – хлоп, и все исчезло. – Касс машинально потянулась к еще одному пирожному. – Если бы была жива наша мама, она бы нашла путь к его душе. Она бы от него не отстала. Когда дело касалось ее семьи, никто не мог встать на ее пути. Но мамы нет уже пять лет, и выходит, что мы не знаем, как вернуть Джека. – Касс, волнуясь, раскрошила в пальцах пирожное. – Вот почему мы так рады, что у него есть ты. И ребенок.
Вина давила на Риту все сильнее. Что подумает о ней Касс и вся семья Джека, когда закончатся три месяца их с Джеком брака? Будут ли они обвинять ее в том, что ушла от него, так и не выяснив подлинных причин его замкнутости?
– Для меня хуже всего видеть беспомощность папы, – сказала Касс. – Он пытается поговорить с Джеком, но ничего не получается, и он испуган. Господи, мы все испуганы.
– Меня это тоже угнетает.
Касс улыбнулась:
– Значит, ты надавишь на него, и у тебя, возможно, получится то, чего не можем сделать мы.