Так и пошло в новой России. Тот, у кого есть деньги, занят бизнесом. У кого их нет, должен искать работу, не задумываясь над тем, что и как тебе придется делать.
Система законности, которой Шоркин служил долгие годы, вдруг потеряла ясность очертаний, на глазах обретала новые формы. Ломались с детства понятные социальные критерии. Новые нравственные нормы демократия выводила из экономической целесообразности и уровня богатства людей.
— Смотрю, вы колеблетесь. С одной стороны, такое радует. С другой — огорчает.
— Чем именно?
— Потому что вы мне понравились. И все же, если последует отказ, я найду другого сотрудника, будьте уверены. А вы потеряете перспективу. И еще. Выдачи государственных тайн от вас не потребуется. Мощности завода «Комета» меня мало интересуют. Я сам давал кредит этому предприятию и достаточно хорошо знаком с тем, что, как и в каком количестве там производят.
— Что же вас будет интересовать?
— Все, что работает на безопасность моего детища — «Вабанка». Ни больше, ни меньше.
Шоркин встал. Одернул пиджак.
— Я в безвыходном положении, Корнелий Иосифович. Говорю «да».
Все это время Шоркин испытывал неприятное чувство, словно находился на корабле в сильную качку: желудок то поднимался вверх, приближая комок тошноты к горлу, то опускался на место, хотя и это облегчения не приносило. К этому примешивалась брезгливость, которую испытывают, если нужда заставляет прикоснуться к чему-то противному, например, первый раз в жизни взять в руки жабу. Но едва он выразил согласие, произнес твердое «да», все беспокойства исчезли.
Бергман протянул Шоркину руку.
— Коли сделан выбор, Михаил Яковлевич, положение у вас теперь не безвыходное.
— Что я должен сделать?
— Внести свой вклад.
— Его величина?
— Мне нужно знать имена ваших осведомителей, которые работают в банке и обитают в моем окружении.
— Потребуется некоторое время: с этой публикой я непосредственно не соприкасаюсь.
— Сколько это займет?
— Дней десять.
— Отлично. Через десять дней мы подпишем договор о работе в банке. Теперь, если не возражаете, вернемся к моим гостям…
***
Прапорщик Иван Кудряшов два раза перечитал телеграмму.
«В СВЯЗИ С ОСОБЫМИ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМИ ПРЕДЛАГАЮ СРОЧНО ВЕРНУТЬСЯ К МЕСТУ СЛУЖБЫ. ДРОБОТ».
На первый взгляд в телеграмме все казалось ясным. Но когда Кудряшов задумался, понять, в чем же дело, не смог.
Да, Дробот — начальник штаба базы. Его приказ придется выполнять. Но что значит «особые обстоятельства»? В одной служебной инструкции, это хорошо помнил Кудряшов, эти слова означали начало войны. Однако в настоящее время войной и не пахло. Нет, здесь таилось что-то иное. В два дня свернув дела, он двинулся к месту службы.