— И сколько пройдет времени, прежде чем она упадет с этих ступенек головой вниз? Вы хотите, чтобы ее жизнь вот так закончилась?
— Знаете… — Макс повернулся к Кэт и улыбнулся. Он был высоким мужчиной, и когда-то даже весьма привлекательным, но теперь он выглядел одичавшим и осунувшимся из-за постоянных нервов и страха. Его щеки ввалились, а бритая голова начала отливать синевой. — … Я вообще не хочу, чтобы ее жизнь заканчивалась.
— Конечно, нет.
Он медленно пошел к Кэт, но потом резко крутанулся на месте и вернулся к стене с фотографией.
— Вы думаете, что у нее крыша поехала, да?
— Я бы никогда, ни при каких обстоятельствах не стала бы использовать это выражение по отношению к кому-либо.
— Ладно, а что бы вы тогда о ней сказали? — Он начал злиться.
— На текущем этапе болезнь уже поразила ее мозг, и она находится в полном замешательстве, хотя иногда возможны и моменты просветления. Также большую часть времени она очень напугана, страх — это один из симптомов болезни Крейтцфельдта — Якоба на этой стадии. Я хочу, чтобы Лиззи находилась там, где будет в полной безопасности, где поводов для страха будет минимум. Также ей нужен обыкновенный уход. Ее физиологические функции больше ей не подконтрольны. Атаксия [1] будет усугубляться, так что скоро она начнет падать постоянно, ее моторные…
Макс Джеймсон закричал. Это был жуткий вой, полный боли и ярости. Он сжал свою голову ладонями.
Лиззи проснулась и начала плакать, как ребенок, пытаясь сесть. Он продолжал реветь, словно животное.
— Макс, прекратите, — тихо сказала Кэт. Она подошла к Лиззи, взяла ее за руку и снова потихоньку уложила под одеяло. Глаза молодой женщины расширились от страха, а еще от полного недоумения, которые может испытывать только человек, совершенно не понимающий, что происходит, что за люди его окружают и кто он сам. Для которого весь мир — это просто жуткая, пугающая неразбериха.
В комнате стало тихо. Кто-то прошел под окнами, насвистывая.
— Позвольте мне сделать звонок, — сказала Кэт.
После долгой паузы Макс утвердительно кивнул.
Прошло меньше трех месяцев с того дня, как Лиззи Джеймсон появилась у них в приемной. Она ходила слишком осторожно, как будто боялась потерять равновесие, и ее речь казалась чуть замедленной. Кэт помнила, что только однажды встречалась с ней раньше — по поводу контрацепции — и тогда она поразила ее своей сияющей красотой и своим смехом; она едва узнала ее в несчастной молодой женщине, вошедшей к ней в кабинет.
Было несложно определить, что она страдает от тяжелой депрессии, но ни Кэт, ни сама Лиззи не могли понять ее причину. Лиззи говорила, что она очень счастлива и с ее браком тоже никаких проблем нет, как и со всем остальным. С работой тоже все вроде бы было хорошо — она была графическим дизайнером, она обожала свою квартиру на Старой фабрике лент, обожала Лаффертон, не переживала никаких потрясений или тяжелых заболеваний.