— Совет Квартала, — зачастил он, тщетно пытаясь сохранить торжественный вид и нервничая ещё больше, — принял постановление о мобилизации Евгенова Владимира Николаевича на Альтернативную гражданскую службу[2]!
— Чего, блять?! — я уставился на него бараньим взглядом и почистил ухо мизинцем.
— Это законно! — разом вспотев, зачастил Вадик и какая-то толстая тётка из «общественниц», выдвинув искусственную челюсть и дряблые подбородки с редкими волосками, выразительно помахала стопкой распечатанных бумаг долженствующих, по-видимому, убедить меня в законности происходящего.
— Стопэ! — взмахом руки торможу тётку, начавшую двигаться ко мне с неотвратимостью асфальтоукладчика. Она сделала ещё несколько шагов, но наконец остановилась под моим мрачным взглядом. Затоптавшись на месте, тётка шагнула назад, растеряв неотвратимость и даже будто сдувшись, — Какая, на хуй, общественность? С хуя ли вы проводили собрания и что-то там постановляли обо мне без моего участия? Что за хуета, народ?
— Владимир Евгеньевич, — Вадик сложил руки перед собой, а выражение его лица приняло странное выражение служебной необходимости и плаксивости. Будто чувство Служебного Долга борется в нём с личным неприятием происходящего, — Вы должны понять, что общественное во все времена превалировало над личным!
— Да ладно? — удивился я.
— Владимир Евгеньевич! — ко мне шагнула дама лет сорока с непонятным гаком, рыхлая и дородная, но с детским, несколько даже кукольным лицом, на котором её несколько обвядшая кожа и двойной подбородок казались чем-то противоестественным, — Вы молодой, здоровый, тренированный мужчина…
Она журчала ручейком, говорила «Владимир Евгеньевич» и то и дело прикасалась то к руке, то к плечу, выпячивая обильное декольте размера этак седьмого, колышущееся, как пакеты с кефиром.
— … ну зачем вам оружие? — ласково уговаривала она меня, заглядывая в глаза и прижимаясь грудью к руке, — Вы молодой, здоровый и не побоюсь этого слова — эталонный мужчина!
Общественность кивала и нестройно поддакивала, соглашаясь с каждым словом предводительницы.
— А здесь… — широко повела рукой престарелая кукла, — женщины и дети!
Я смутно удивился, что к «женщинам и детям» она, по-видимому, причисляет Вадика, равно как и ещё с десяток мужчин.
— Женщины? — перевожу взгляд на Вадика…
… и в это время меня рванули за рюкзак назад и вбок!
Развернувшись, на автомате бью бэкфист, пробивая в голову худому мужику в новеньких кедах, грязной ЛДПРовской футболке не по размеру, обвисшей мешком на покатых плечах, и лоснящихся от старости спортивных штанах.