«Зачем изучать философию, если благодаря ей вы лишь с какой-то внешней благопристойностью рассуждаете о маловразумительных вопросах логики и т. д., не совершенствуете свои суждения о важных вопросах повседневности и остаетесь не более сознательным, чем любой… журналист»[134].
Точно таким же образом в 1931 году можно было раскритиковать и самого Витгенштейна за его высказывания о евреях. Монк выдвинул одно возможное объяснение: на протяжении всей жизни Витгенштейн постоянно сомневался в себе как с философской, так и с нравственной точки зрения и, оказавшись на короткое время под чарами Респингер, стал высказывать сомнения в себе самом на языке антисемитизма[135]. Это звучит правдоподобно и даже сочувственно по отношению к человеку, который ставил независимость своих суждений превыше всего остального. Интересно, что даже после 1931 года Витгенштейн относился к своим еврейским корням довольно двусмысленно, несмотря на загадочное высказывание, в 1949-м Морису Друри, что его мышление «на сто процентов иудейское». При этом в 1936 году он, по признанию близких друзей и родни, внушил многим людям, что еврейской крови в нем лишь четверть. Вот и доказательство, что Витгенштейн не только считал себя евреем, но и относился к еврейству вообще как к чему-то постыдному, что необходимо скрывать. Ведь он вырос в яростно антисемитском городе – люгеровской Вене, и было бы странно считать, что этот факт никак не повлиял на его представление о самом себе. Приведем лишь один пример: когда юный Людвиг хотел пойти заниматься в один венский гимнастический зал, в который брали только «арийцев», он решительно намеревался скрыть свое еврейское происхождение, лишь бы его взяли, но в итоге его отговорил брат Пауль[136]. Чтобы снять этот вопрос, приведем следующее высказывание Давида Штерна:
«Нет никаких сомнений, что Витгенштейн был по происхождению еврей, но столь же очевидно, что он не соблюдал никаких еврейских обычаев или традиций. Однако евреем он себя считал лишь в силу антисемитских предрассудков своего времени. Было бы прекрасно, если бы он смог выпутаться из этих предрассудков, но он этого не сделал»[137].
Глава 6. Возвращение в Кембридж и к философии: 1929–1939
В годы, проведенные в «глуши», Витгенштейн совсем не занимался философией, хотя и поддерживал контакты с Расселом и Рамсеем. Поскольку Витгенштейн считал, что решил все проблемы философии, после завершения «Трактата» он искал лишь свое место в жизни. Но в этом он не преуспел. Витгенштейн был прирожденным философом, и отказ от философии не мог продолжаться вечно. Другие проблемы могли временно брать верх, но каждый раз философия вновь возникала перед ним как некая потребность его души. «Одного лишь искусства… в качестве основы для нормальной жизни ему было мало, хотя оно и являлось неотъемлемой частью этой основы»