Людвиг Витгенштейн (Кантерян) - страница 99
«Преподавая вам философию, я уподобляюсь проводнику, который показывает вам, как ориентироваться в Лондоне. Я должен провести вас по городу с севера на юг и с востока на запад, от Юстона до набережной и от Пикадилли до Мраморной арки. Я проведу вас разными маршрутами по городу, по всем возможным направлениям, мы пройдем по каждой улице несколько раз, каждый раз пересекая ее в рамках нового похода. После всего этого вы будете знать Лондон, сможете ориентироваться в нем как лондонцы»[246].
Исследование собственного языка таким способом не является само по себе нашей задачей. Мы занимаемся им для того, чтобы решать философские проблемы и загадки. Поздний Витгенштейн – настоящий философ-лингвист, ибо он уверен, что большинство философских проблем, если не все они, возникают из-за непонимания нашего языка.
«Философию вновь и вновь упрекают в том, что она по сути не движется вперед, что те же самые философские проблемы, которые занимали еще греков, продолжают занимать и нас. Но те, кто это заявляет, не понимают, почему именно так и должно быть. Причина кроется в том, что наш язык остается тем же самым и вновь и вновь склоняет нас к постановке тех же самых вопросов. Коль скоро сохраняется глагол “быть”, казалось бы функционирующий подобно глаголам “есть” и “пить”, коль скоро имеются прилагательные “идентичный”, “истинный”, “ложный”, “возможный”, до тех пор, пока мы говорим о потоке времени и протяженности пространства и т. д. и т. д., – люди всегда будут сталкиваться с одними и теми же загадочными трудностями и всматриваться во что-то, что, по-видимому, не может быть устранено никакими разъяснениями»[247].
Следовательно, эти трудности и проблемы можно решить, точнее, они сами отпадут, если добиться четкого понимания того, как работает наш язык. Такое отношение имеет два связанных друг с другом следствия. Первое: многие философские вопросы бессмысленны и основаны на недопонимании того, как работают те или иные слова. Стоит нам преодолеть это недопонимание и сделать базовую бессмыслицу явной, вопросы не получат ответов, а просто исчезнут. Философия, таким образом, в значительной степени негативна. Как выразился сам Витгенштейн, когда размышлял о природе своего мышления: «Я разрушаю, разрушаю, разрушаю». Второе: в философии мы не занимаемся исследованием мира в тривиальном смысле слова. Мы раскрываем или «показываем» метафизическую сущность мира, но понимаем только то, как работает наш язык, предъявляя то, что Витгенштейн называет «вразумительным представлением его грамматики». Поскольку это сопряжено с предъявлением интерпретации того, как отдельные выражения употребляются в разных повседневных контекстах в жизни и науке, знание о том, как и для чего используются слова, будет предполагать и знание о мире. Но это знание, которое у нас уже есть, которое мы просто вызываем в памяти или явно выражаем посредством осознания сходств и различий в знакомой грамматике выражений. «Изучение философии – это на самом деле припоминание. Мы помним, что мы действительно пользовались словами именно таким образом». Это небо и земля по сравнению с традиционной метафизикой и с метафизикой «Трактата».