«Что такое философия? Попытка вникнуть в сущность мира? <…> На самом деле мы занимаемся упорядочиванием наших понятий, чтобы четко определить, что можно сказать о мире. Мы пребываем в растерянности относительно того, что можно сказать. Действие по прояснению всего этого и есть философия»[248].
«Когда философы употребляют слова “знание”, “бытие”, “объект”, “я”, “предложение”, “имя” и пытаются схватить сущность вещи, то всегда следует спрашивать: так ли фактически употребляется это слово в языке, откуда оно родом? Мы возвращаем слова от метафизического к их повседневному употреблению (ФИ, § 116). И именно так и выглядит разрешение всех философских трудностей. Наши ответы, если они верны, должны быть обыденными и тривиальными. Но смотреть на них необходимо по-настоящему, и тогда они не будут иметь никакого значения»[249].
Это радикально суровая концепция философии, избавляющая от иллюзий и не имеющая прецедентов. Если она верна, то способ философствования, бытовавший в последние две с половиной тысячи лет, сформулирован в значительной степени неправильно. Витгенштейн сознавал исторические последствия всего этого, несмотря на свое утверждение, что ему нет дела до истории. Так, в лекции, прочитанной в 1930 году, он охарактеризовал свою философию как новую тему, новый поворот в развитии человеческой мысли. «Ореол философии утрачен. Ибо теперь для занятия философией у нас есть метод, и мы можем говорить о философах, обладающих навыками. Сравните разницу между алхимией и химией: у химии есть метод, и можно говорить о химиках, обладающих определенными навыками». И примерно в это же время он записывает в дневнике: «Если мое имя запомнят, то только в качестве terminus ad quem[250] великой философии Запада. Как запомнили имя того, кто сжег Александрийскую библиотеку»[251]. Неудивительно, что такая концепция философии после смерти Витгенштейна натолкнулась на сильное сопротивление, и сегодня аналитические философы в значительной степени отвергают ее. Эта концепция, вопреки характерной для нашего времени вере в науку, значительно сужает диапазон того, что мы, люди, можем узнать о мире посредством абстрактного мышления. В некоторой степени она похожа на философию Иммануила Канта, то есть отрицает, что чистый разум способен ответить на великие вопросы метафизики (о существовании Бога, бессмертии души, свободе воли). Впрочем, Витгенштейн радикальнее Канта, ибо не только верит, что наши когнитивные способности слишком ограничены, чтобы ответить на метафизические вопросы, но и считает, что эти самые вопросы даже и смысла-то не имеют. Даже Бог не может ответить на такие вопросы.