— Уйди, я хочу побыть одна! Просто хочу быть одна! Это единственное, что мне нужно в этой грёбаной жизни! — в своих истеричных воплях я впервые слышу нотки не поддельной, не наигранной, не искусственно культивируемой, а самой настоящей живой ненависти. — Я не могу иметь детей! Я никогда не смогу родить ребёнка, потому что уже годы не женщина! Ты жил всё это время с куклой! С муляжом!
Дамиен убирает руки от своего лица, я вижу его покрасневшие от слёз глаза, вижу все его боли, большие и маленькие, но не вижу смирения. Нет в них ни капли согбенного принятия, согласия, отпущения, всепрощения.
В одно мгновение он оказывается рядом, сжимает своими огромными руками меня, всегда в разы меньше его и ростом, и весом, но теперь, измученная то ли болезнью, то ли её лечением, я кажусь себе ребёнком в его объятиях. И этому ребёнку очень нравится быть в бережных стенах защиты, в безопасности, в любви, потому что его влажные губы повторяют раз за разом в прижатое к ним ухо:
— Я люблю тебя, слышишь? Я так сильно люблю тебя! И вытащу, чего бы мне это ни стоило, клянусь, вытащу! Вот увидишь! Даже не пытайся сопротивляться, потому что я всё равно это сделаю! Потому что я люблю тебя! Так сильно, как никто ещё не любил на этой чёртовой планете! Ты мой Опиум, мой единственный смысл… Мой Опиум…
Дамиен
Как там говорят? Саднит в груди, печёт, ноет? Неееет… Всё не то.
Никогда прежде я не стоял на коленях, теперь вот стою: не люди поставили — сам это сделал.
Так сильно боялся упасть, что в итоге столкнул себя сам в пропасть. На самое-самое дно.
Это даже не боль…
Боль можно пережить, можно справиться. А это…
Боже, как же я хотел её ребёнка, а он, оказывается, был у меня. Впервые это острое желание, острее всех прочих, пробило мой мозг в том возрасте, когда парни и не помышляют о подобном. Все мои сверстники «пили» жизнь, щедро проливая излишки, расплёскивая себя в удовольствиях, а я собирал по крупицам, бережно храня каждое мгновение своего года с Евой. Мои друзья меняли девчонок, боясь постоянных, а я думал о женитьбе, мечтал о детях. Они считали амурные победы, а я ломал голову, как быстрее встать на ноги, чтобы успеть заполучить мою Еву навсегда. Я строил планы и делал это слишком рано, настолько, что пугал даже Еву. Я спешил жить, и только теперь знаю ответ на вопрос «Почему?».
Она молчит, а мне трудно дышать. Если б кто сказал сейчас: Дамиен плачь, станет легче, я б его ударил.
Не станет. Чего ни сделай, что ни сотвори, ушедших дней не вернуть, уже свершившегося не исправить.
Она не могла не свихнуться, моя Ева, не могла. Я бы сам спятил, причём, в отличие от неё, окончательно и бесповоротно.