— Давай-давай, доктор сказал ходить! Быстрее затянешься! Давай! Давай! Шевелись!
В один из дней звонит Лурдес и сообщает «грандиозную новость»:
— Я беременна! Ты представляешь? Двойней! Только что сделали первое УЗИ, и я сразу же тебе звоню, не могу не поделиться, Ева! Я никогда не думала, что у меня будут дети, и тут на тебе — сразу двое! Уф… Это же надо!
— Поздравляю тебя. Прости, я сейчас не могу говорить, перезвоню позже, — заканчиваю разговор.
Аккуратно кладу телефон на прикроватную тумбочку, поправляю лежащие на ней бумаги — результаты моих обследований и анализов.
— Надо же, а я думала, ты не умеешь разговаривать! — приободряет темнокожая Хлоя.
Она хорошая, здесь все хорошие, это только я плохая. Это только я у всех как бельмо на глазу.
— Вы не могли бы выйти? Я хочу отдохнуть, — прошу её.
— Тебе сейчас положены инъекции, милая. Вот сделаю и сразу же оставлю тебя в покое! — улыбается, изо всех сил игнорируя мою грубость.
Я жду, пока она откупорит порт на моей руке, введёт положенные миллилитры и скроется с глаз.
Как только это происходит, беру «нечаянно» оставленные моим лечащим врачом бумаги, и минут пять спустя нахожу то, что должна была найти: «субтотальная абдоминальная гистерэктомия матки».
Из этих четырёх слов мне известно только одно, но каким-то устрашающим чутьём я знаю, что означают остальные. Пока ищу расшифровку в сети, набирая трясущимися пальцами свой приговор, в душе́ ещё теплится надежда. Но умирает сразу же, как Google переводит медицинский на человеческий — удаление матки.
Ложусь лицом вниз и поджимаю колени к груди, причиняя себе нестерпимую боль. И вою. Вою в подушку, укрывшись с головой одеялом, чтобы не набежали врачи и медсёстры.
Кто-то однажды сказал мне, что всё плохое проходит. Да, наверное, это так, но только с теми, кому хоть сколько-нибудь везёт. Мне же — никогда. Кто-то сверху играет со мной, посылая испытания и каждый раз повышая ставки: а вытерпит ли Ева на этот раз или сдастся?
И я терплю. Вою в подушку, кусаю пальцы, ладони, запястья, стараясь перебить боль в душе́ болью физической, но у меня никак не выходит. Не получается.
Впадаю в транс. В отрицание. В полное и беспробудное онемение души и тела.
Пока филиппинка не произносит следующее:
— Ну не кисни, дорогуша. Матка твоя не отрастёт, что поделаешь, но ты живая, руки-ноги есть, чего ты ещё хочешь?
И меня разрывает эмоциональным коллапсом. Моё тело совершает вдохи и выдохи, но я не дышу. У меня удушье. Ощущения такие же точно, как много лет назад в дремучем парке, когда дебиловатый парень по имени Робот сдавливал моё горло своими большими руками.