Внезапно замечаю между кожаных квадратов дивана золотистое ребро смартфона. Вынимаю его, касаюсь экрана — он требует ввести пароль. Я не знаю наверняка, чья это пропажа, но почему-то уверена, что её, Мелании.
Не задумываясь, удерживаю кнопку отключения до полной «смерти» телефона.
Через неделю меня отпускают домой, приказав принимать лекарства строго по графику. Первое, что я делаю, сев в такси, называю адрес известной мне ремонтной мастерской с незамысловатым названием «All PC, Laptops and iPhones». Очень-очень тёмный араб по имени Валид сообщает мне, что он родом из Египта, и берёт за свою услугу «всё как надо» сумму, превышающую стоимость нового устройства. Учитывая полное отсутствие доходов, это удар, от которого мои финансы вряд ли оправятся, но этот телефон мне нужен до такой степени, что глас разума на его фоне кажется шёпотом.
Приехав домой и даже не раздеваясь, я включаю разблокированный аппарат и долго пялюсь на заставку. На ней — улыбающийся и… полуголый Дамиен. Его руки запрокинуты за голову, бицепсы на переднем плане, лицо чуть дальше. Его глаза сощурены — так он улыбался только будучи в самом лучшем своём расположении духа, в моменты счастья.
В её телефоне установлено приложение NFC. Всемирная сеть подсказывает, что в этой программе кодируются и хранятся электронные ключи. От домофона, например.
График беременности. Согласно дате её последней менструации, она уже должна была родить. Но если отталкиваться от даты предполагаемого зачатия, у неё ещё есть два дня. Перенашивает, скорее всего, думаю.
Фотогалерея. Это самое трудное. Мазохизм странная вещь — насколько болезненная, настолько же и притягательная. Я посмотрю их семейный архив, но позже. На сегодня мой лимит доверия выдержке исчерпан.
Завтра у меня важное дело — нужно похоронить Лав.
Не хочу похоронных бюро. Церемоний с розовыми шарами и крошечным гробом, родственников и пришедших «просто поддержать». Это опять люди, фальшивые улыбки, чужие ладони на моей спине и бредовые слова, вроде: «она стала ангелом» или «твой ангелочек теперь живёт на небе». Это слишком много для меня. Хватило прошлого раза.
Забираю девочку из жуткого места, где ей пришлось пробыть месяц. В общественном транспорте еду на кладбище, бережно держа маленькую коробку на коленях — мои попутчики, спешащие жить, и не догадываются, что в ней.
Заказываю кремацию: ненавижу землю. В ней темно, тесно и… страшно. Не хочу, чтобы она боялась.
Глаза служащей крематория полны сочувствия и сожалений. Нужно улыбнуться ей в ответ, но я не могу. Кажется, мышцы, ответственные за улыбки, сковало судорогой или они совсем разучились работать.