Ноготь впивается в уже травмированную кожу моей ладони. Недели, проведённые в больнице, изменили меня не только внутренне, но и внешне — слабость во всём, даже в слое защитного эпителия рук. И не только их, нет у меня защитного эпителия, а был бы — меня бы здесь, наверное, не было.
Странные мысли роятся в моей голове, главная из них — осознание собственной ущербности и проблем с рассудком. Я понимаю, что совершаю бредовые поступки, догадываюсь, что психически нездорова.
Мне нельзя входить в комнату, где в кроватке спит их ребёнок. Мне нельзя его видеть. Кроме того, я понимаю, что няня, вероятно, находится в той же комнате, и если заметит меня — моим домом стает полицейский участок. А я этого не хочу. Слишком много дней в больничной камере, ещё одну я не выдержу.
Рядом с детской дверью другая, более широкая, с замком под рукояткой. Это она — их спальня. Других таких дверей в этом пространстве роскоши нет, эта — самая вызывающая — master bedroom.
Беззвучно надавливаю на медную ручку, ощущая под пальцами рельефный узор, ожидаю найти её запертой, как когда-то всегда была заперта дверь в комнату Дамиена — его загадочную мансарду, которая впоследствии стала укрытием для нашего молодого обречённого чувства. Иногда я думаю о том, что оно потому и родилось таким сильным, что было с самого начала обречено. Будто те, кто там, наверху, играли в особенную игру, изощрённую.
Дверь неожиданно открывается и словно нарочно не издаёт ни скрипа, ни клацанья, ни единого звука. И я вхожу. Длинные прямоугольники лунного света легли на большую кровать и пол, покрытый белым ковром с коротким ворсом. В комнате настолько светло, что я могу различить даже его замысловатый персидский рисунок. Увидеть во всех деталях стоящее у стены трюмо с десятками выдвижных ящиков и фото в серебряных рамках на столешнице. Конечно, на них их «пара». Они в свадебных нарядах, которые я уже тысячи раз видела в журналах и сети, они в каноэ, одетые в спасательные жилеты, они на фоне Колизея, на фоне каналов Венеции, на фоне собора Дуомо, на просторной террасе дорогого отеля во Флоренции…
В сети я такого не видела, и ноготь, кажется, разодрал плёнку, называемую кожей. Слёзы скатываются градом, руки механически выдвигают ящики, наполненные косметикой, бижутерией, духами.
У меня нет ни одних французских духов. Даже колец не осталось, потому что Вейран забрал своё, когда уходил. И мне было плевать, я никогда его и не носила. Быть может, содрать его с моего пальца он бы и не посмел, а так… всё равно ведь без дела валялось, а он деньги потратил. Теперь ведь они ему нужны на другое или… новой жене вполне можно подарить и это.