Да, язык лжив, изменчив, мелочен и ничтожен. Искренность в жестах — в пальцах, ладонях, взглядах. Если бы только люди стали немыми — как много уцелело бы добра.
Кай даёт нам ещё несколько секунд. За это время я успеваю почувствовать, как бьётся во мне его высвобождающееся семя, и как судорожно мои внутренности сжимаются, вбирая его в себя, хоть и знают, что бесполезно.
Он поднимается, ни разу на меня не взглянув, и направляется в ванную.
Мне больно. Мне невыносимо горько от сожалений, беспощадно раздирающих грудь, обнажая мою пустоту.
Дверь в ванную захлопывается, и мой дом вновь погружается в вязкую убивающую тишину.
Стены и дверь не мешают мне видеть сквозь них: я знаю, что Кай стоит сейчас, уперев руки в гранит столешницы, опустив голову и закрыв глаза. Сколько раз я видела его в такой позе? Сотни.
Кай
IAMX This Will Make You Love Again
Жизнь завела во мне давнюю привычку сканировать пространство: «предупреждён, значит, вооружён» — любил говаривать мой покойный отец. Я делаю это машинально, точно так же, как веду глазами круг по зеркалам за рулём.
Он стоит у тротуара, опёршись бедром на сидение мотоцикла. В руке зажат шлем.
Десять шагов до поединка: десять секунд на обдумывание вариантов и усмирение крови. Если я на девяносто процентов англичанин, как утверждает подаренный Викки ДНК тест, то выдержка должна сработать.
На седьмом шаге я вижу то, отчего стройность моих мыслей сбивается, цепляюсь носком за нечто, возможно, край бетонного блока из которых сложен тротуар, и едва не теряю равновесие. Но мне плевать: один — ноль, и забили мне, даже не открывая рта — на его запястье поблёскивает прозрачным пластиком резинка для волос. Пружинка, которой моя жена собирает волосы перед тем, как принять душ.
Ещё несколько недель назад она делала это на моих глазах… только на моих. Фиксируюсь на зеркальных прямоугольниках окон стоящего напротив здания — точка опоры не для взгляда, для духа.
— Отпусти её, — он не любитель прелюдий.
— Нет.
— У вас нет будущего.
Я не отвечаю словами, но он легко читает ответ в выражении моего лица: «Не тебе решать».
— Ты ведь не глуп, понимаешь и сам: если что и было у вас до меня… теперь этого больше нет.
Слишком много слов, слишком. Избыток слов — признак слабости. Пока только признак.
Мне тяжело смотреть на него: первобытные инстинкты не обманешь ни культурой, ни этикой, ни воспитанием. Особенно, будучи искушённым чётким осознанием своего физического превосходства. Я крупнее, шире, выше. И в те вечера, когда не срываюсь в алкогольный морок, я забиваю мысли тренировками, выматываю тело почти под ноль, чтобы у мозга оставалась только одна забота — дотащить тело до кровати. Накопленная мышечная масса в моём случае побочный эффект от основного — усмирительного. И сейчас я не уверен, что смогу удерживать в узде рвущуюся наружу агрессию до самого конца: она в руках, ногах, во всём теле, в каждой мышце, клетке: