— Да, — подтвердил Вельер. — Это совершенно верно.
— Не считаете ли вы возможным, что этот молодой человек дурно влиял…
— …на господина Шосса, человека, который вдвое старше его? — перебил Вельер. — Нет, ваша светлость, не считаю. Кроме того, господин Дартин также провел вечер у меня.
— Вот так история? — удивился кардинал. — По-видимому, решительно все провели вечер у вас!
— Не подвергает ли ваше преосвященство сомнению мои слова? — учтиво, но напористо поинтересовался полковник, которому краска гнева начала заливать лицо.
— Нет! — произнес кардинал. — Но в котором часу Лау Дартин находился у вас?
— О, это я могу совершено точно сообщить вашему высокопреосвященству, — довольно произнёс собеседник. — В момент когда он вошёл, я как раз заметил, что часы показывали половину десятого, хотя мне казалось, что уже позднее.
— А в котором часу он покинул ваш дом?
— В половине одиннадцатого. Через час после известных событий.
— Но в конце-то концов… — не вытерпел кардинал, который ни на минуту не усомнился в правдивости Вельера и чувствовал, что победа ускользает, — но ведь в конце-то концов Шосса задержали в этом самом доме на улице Флайтов Империи.
— Разве другу воспрещается навещать друга, Клерику поддерживать братскую дружбу с Адептом из роты господина Эссара?
— Да, если дом, где он встречается подозрителен.
— Дело ведь в том, что дом этот подозрителен, Вельер, — вставил монарх. — Вы этого, может быть, не знали…
— Да, ваше величество, я действительно этого не знал. Но также убеждён, что это не относится к квартире, занятой господином Дартином.
— Не этот ли самый Дартин когда-то отличился в злополучной схватке? — спросил император, взглянув на кардинала, покрасневшего от досады.
— А на следующий день поразил Готэма, — поспешил добавить Вельер. — Да, ваше величество, это он самый, у вашего величества отличная память.
— Так что же мы решим? — подвёл к итогу монарх.
— Это скорее дело вашего величества, чем моё, — высказался кардинал. — Я настаиваю на виновности этого Шосса.
— А я отрицаю её! — парировал Вельер. — Но у его величества есть судьи, и судьи во всём разберутся.
— Совершенно верно, — согласился Легг Валтимор. — Предоставим это судьям. Им судить, они и рассудят.
— Печально, — вновь заговорил Вельер, — что в такое злосчастное время, как наше, самая чистая жизнь, самая неоспоримая добродетель не может оградить человека от позора и преследований. И армия, смею вас заверить, не очень-то будет довольна тем, что становится предметом жестоких преследований по поводу каких-то полицейских историй.