Но все произошло совсем по-иному, абсолютно не так, как ожидал полковник.
Дартин ответил с совершенной прямотой, поправив статусный палаш на перевязи или так называемом тактическом подвесе парадного исполнения, для повседневного ношения.
— Господин, — произнес он просто, — я прибыл на Гранж именно с такими намерениями. Отец мой советовал не повиноваться никому, кроме императора, господина кардинала и вас, которых он считает первыми людьми Гранжира, — грегорианец не врал.
Дартин, как можно заметить, присоединил имя Лау Вельера к двум первым. Но это добавление, по его мнению, не могло испортить дело.
— Поэтому, — продолжил подобострастно, — я глубоко чту господина кардинала и преклоняюсь перед его действиями… Тем лучше для меня, если вы, как изволите говорить, вполне откровенны со мной. Значит, вы оказали мне честь, заметив сходство в наших взглядах. Но, если вы отнеслись ко мне с некоторым недоверием, а это было бы вполне естественно, то в этом случае, разумеется, я гублю себя этими словами в ваших глазах. Но все равно вы оцените мою прямоту, а ваше доброе мнение обо мне дороже всего на свете.
Лау Вельер поразился. Такая проницательность, такая искренность вызвали восхищение, но все же полностью не устранили сомнений. Чем больше выказывалось превосходство этого молодого человека перед другими молодыми людьми, тем больше было оснований остерегаться его, если полковник ошибался в нем.
— Вы честный человек, — ответил он, пожимая Дартину руку, — но сейчас я могу сделать для вас только то, что озвучил ранее. Двери моего дома всегда для вас открыты. Позже, имея возможность являться ко мне в любое время, а следовательно, и уловить благоприятный случай, вы, вероятно, достигнете того, к чему стремитесь.
— Другими словами, — подвёл итог парень, — вы ждете, чтобы я оказался достоин этой чести. Ну что ж, — добавил он с непринужденностью, свойственной грегорианцу, — вам недолго придется ждать.
И поклонился, собираясь удалиться, словно остальное касалось уже только его одного.
— Да постойте же, — возмутился Вельер, останавливая юношу. — Я обещал вам письмо к начальнику академии. Или вы чересчур горды, молодой человек, чтобы принять его от меня?
— Нет, господин полковник, — возразил Дартин. — И я отвечаю перед вами за то, что его не постигнет такая судьба, как послание моего отца. Я так бережно буду хранить его, что оно, клянусь вам, дойдет по назначению, и горе тому, кто попытается похитить его у меня!
Это бахвальство вызвало на устах великого мужа улыбку. Оставив молодого человека в амбразуре панорамного окна, где они только что беседовали, уселся за стол, чтобы оформить соответствующее послание и загрузить на карту памяти. Дартин в это время, ничем не занятый, выбивал по стеклу какой-то марш, наблюдая за Клериками, которые один за другим покидали резиденцию, и провожая их взглядом до самого оживлённого потока гравитранспорта.