— Итак, — проговорил командующий легиона, — оба мы считаем себя обиженными, и я явился к вам, чтобы вместе выяснить обстоятельства этого конфликта.
— Ничего не имею против, — согласился Лау Рем, — но предупреждаю, что хорошо осведомлен, и вся вина на стороне ваших Клериков.
— Вы человек слишком рассудительный и справедливый, чтобы отказаться от предложения, с которым я прибыл.
— С удовольствием выслушаю.
— Как себя чувствует господин Готэм, родственник вашего старшего техника транспортного парка?
— В тяжёлом состоянии. Кроме раны в предплечье, которая не представляет ничего опасного, ему нанесен был и второй удар, задевший легкое. Доктор почти не надеется на выздоровление.
— Раненый может трезво мыслить?
— Да, разумеется. Нейростимуляторы поддерживают его!
— Он может говорить?
— С трудом, но да.
— Так вот, предлагаю навестить его и именем бога, перед которым ему, может быть, суждено скоро предстать, убедим сказать правду. Пусть он станет судьей в своем собственном деле, и я поверю всему, что он скажет, — добавил полковник.
Господин Рем на мгновение задумался, но, решив, что трудно сделать более разумное предложение, всё же согласился.
Они спустились в комнату, где лежал раненый. При виде таких знатных господ, пришедших навестить его, больной попробовал приподняться на локтях, но оказался так слаб, что, утомленный сделанным усилием, повалился назад, почти потеряв сознание.
Господин Рем подошел к нему и поднес к лицу флакон с пахнущим раствором, который и привел его в чувство. Тогда полковник Вельер, не желавший, чтобы его обвинили в воздействии на больного, предложил де Лау Рему самому расспросить раненого.
Все произошло так, как и предполагал командующий имперскими легионерами. Находясь между жизнью и смертью, Готэм не мог скрыть истину. И рассказал все так, как оно и произошло на самом деле.
Только к этому и стремился полковник. Он пожелал Готэму скорейшего выздоровления, простился с хозяином, вернулся к себе домой и немедленно послал известие четырем друзьям, что ожидает их к обеду.
В резиденции Лау Вельера собиралось самое лучшее общество, кстати сказать, сплошь противники кардинала. Поэтому ясно, что разговор в течение обеда вертелся вокруг двойного поражения, понесенного Адептами его преосвященства. И так как Дартин стал героем обоих стычек, то именно на него посыпались все похвалы, которые Шосс, Басс и Росс радостно уступили ему не только как добрые товарищи, но и как люди, которых превозносили столь часто, что они в этот раз могли отказаться от своей доли.
Около шести часов Вельер объявил, что пора отправляться в Гартманскую резиденцию императора.