Дано дня 28 октября 1918 года.
Рашин, Соукуп, Швегла, Стршибрный, Шробар».
Одновременно объявляется, что власть в Кладно берет в свои руки кладненский национальный комитет. Члены его тотчас после митинга уезжают в Прагу. Уезжают в реквизированных автомашинах Полдинской гуты получить указания от центрального Национального комитета в Праге.
Всех граждан призвали мирно разойтись после митинга. Особое значение придается тому, чтобы никто ничего на собственный страх и риск не предпринимал. Чтобы тщательно соблюдались действовавшие до сего дня законы и распоряжения, пока они не будут изменены законным путем.
Люди охвачены энтузиазмом. Все сообщения, объявления и речи покрываются громом аплодисментов. Ведь кончилась война, кончилось иноземное господство Австро-Венгерской монархии. Кончились нищета и угнетение. Неограниченное, деспотическое господство разбойников-капиталистов будет ликвидировано. Шахты и заводы будут экспроприированы и социализированы[18].
— Послушай, Ванек, не поступили ли вы опрометчиво там, на Энгерте? Я слышал, что вы отстранили военного коменданта и обезоружили стражу! — обращается к Ванеку и шахтерам с Энгерта член областного комитета социал-демократической партии товарищ Дубец.
— Как же так, опрометчиво, — удивляются Ванек и вместе с ним все энгертцы. — То, что сделали мы, тотчас сделали на всех шахтах и заводах.
— Но вы слышали все-таки, что нужно подождать, пока не даст распоряжений Национальный комитет. Национальный комитет распорядился, чтобы пока все оставалось по-старому. Не можем же мы допустить, чтобы у нас воцарилась анархия, как в большевистской России, — благонамеренно напоминает товарищ Дубец.
— С этим ты к нам, Дубец, не лезь. Упразднить военное командование на шахтах и заводах было самое время. Все равно с 14 октября на шахтах уже никакой власти нет. Ополченцы только мешали там и объедали нас. Я думаю, что хоть мы все это сделали тотчас же, все равно это было уже поздно.
— Ну, хорошо, товарищи. Утром вы еще не знали о первом законе нашей новой республики. У нас еще не было своего правительства. Но теперь оно есть. И потому идите на работу и больше никаких мер, которые противоречили бы первому закону нашей республики, не предпринимайте! — снова наставляет Дубец.
— Ну, на работу мы пойдем завтра, товарищи. Однако, это я вам говорю, спускаться всюду только на восемь часов — и баста, — решительно заявляет Ванек.
— Но ведь вы не имеете права это делать, товарищи, — говорит Дубец и крестится. — Чтобы перейти на восьмичасовой рабочий день, должен быть закон. Его еще нет, а анархию мы не потерпим.