– И я собрал остатки смелости и сказал «нет». Я произнес это громко и добавил все те прозвища, каких он заслуживал. – Джейми скривился и продолжал: – Я боялся, что передумаю, если начну взвешивать «за» и «против». Я хотел быть уверенным, что отступать некуда. Впрочем, я не думаю, – добавил он, помолчав, – что существует тактичный способ ответить отказом на подобное предложение.
– Разумеется нет, – согласилась я. – Кроме того, думаю, любая форма ответа вызвала бы у него недовольство.
– Да, он точно не обрадовался. Ударил меня по губам, чтобы заставить замолчать. Я упал – я ведь был еще очень слаб, а он стоял надо мной и смотрел. Я понял, что не стоит пытаться встать, и лежал на полу до тех пор, пока он не позвал солдат, которые отвели меня обратно в камеру. А у него даже выражение лица не изменилось. Он только сказал: «До пятницы», словно назначал деловую встречу.
Солдаты отвели Джейми не в ту камеру, где он находился прежде, вместе с тремя другими арестантами. Его поместили в маленькую одиночную камеру, где он должен был ждать пятницы совсем один, если не считать ежедневных посещений гарнизонного врача, который лечил его раны.
– Настоящим доктором он не был, – сказал Джейми, – но в доброте ему не откажешь. Когда он пришел на второй день с гусиным жиром и углем, он принес мне маленькую Библию, она осталась от заключенного, который умер. Сказал мне, что знает, что я папист, но, независимо от того, приносит ли мне утешение слово Божие или нет, я могу сравнить свои страдания с муками Иова.
Джейми рассмеялся.
– Как ни странно, оно принесло мне немного утешения. Господь наш тоже был подвергнут бичеванию, но мне по крайней мере не предстояло после этого быть распятым на кресте. С другой стороны, – заметил он рассудительно, – Спасителю не пришлось выслушивать от Понтия Пилата непристойные предложения.
Джейми сохранил маленькую Библию. Он порылся в седельной сумке, достал томик и протянул его мне посмотреть. Это оказалась потрепанная книга в кожаном переплете, длиной примерно в пять дюймов, напечатанная на такой тонкой бумаге, что буквы на одной стороне листа проступали с другой. На форзаце было написано: «Александер Уильям Родерик Макгрегор. 1733». Чернила выцвели и расплылись, а переплет деформировался, словно книга не раз побывала в воде. Я с любопытством рассматривала томик. Должно быть, для Джейми она представляла ценность, если он пронес ее с собой через все перипетии последних четырех лет. Я вернула ему книгу.
– Никогда не замечала, чтобы ты ее читал.
– Я храню ее не ради этого, – ответил он и убрал Библию обратно, пригладив большим пальцем торчащий край потрепанного переплета. – Это долг по отношению к Алексу Макгрегору… Как бы там ни было, наконец настала пятница, и я не знаю, радовался я этому или нет. Я считал, что страх ожидания хуже самой боли. Но когда время пришло…