Через мгновение она начисто забыла о той женщине, словно сознание переключилось на канал, транслировавший триллер. Она даже слегка присела и одновременно пригнулась — ей впервые пришло в голову, что убийца все еще может находиться в доме. Похолодело в желудке, скрутило кишки: «может»? Он находится в доме. Это было чутье, но вместе с тем нечто большее — она знала, что иначе не оказалась бы здесь. Шла игра не на жизнь, а на смерть; это место, а может, и весь этот мир был игровым полем. Или игровой комнатой — в зависимости от того, откуда смотреть, изнутри или снаружи.
Понимание не вызвало ни малейшего протеста. Протестовать против порядка вещей? Себе дороже. Лучше попробуй выжить, девочка.
Она оторвала взгляд от раненого, обернулась и поняла, над кем тот смеялся. Над ней. Или над собой, поскольку он уже умирал, а она — пока нет. Но за этим, кажется, дело не станет. В нескольких шагах от нее, на фоне каминного огня, будто в рамке, вырезавшей кусок пространства из реальности, стоял ребенок лет шести-семи. Или карлик. Он был в куртке, надетой почему-то навыворот, в грязных джинсах и ботинках. Под капюшоном было слишком темно, чтобы Анна могла различить его глаза. Она видела только нижнюю часть нежного лица, маленький рот, приоткрытый в подавленном крике. Нет, не карлик. Вероятно, тот самый малый с двойной карты. Похоже, для него встреча оказалась не менее неожиданной, чем для нее. Учитывая, что в руке дитя держало пистолет, оно все же имело лучшие шансы пережить эту неожиданность. Ребенок-убийца? После старухи, сидящей внутри и пытавшей ее болью, истериками и воспоминаниями о чужих жизнях, уже ничто не казалось Анне удивительным, странным или невозможным.
Мальчик направил на нее пистолет.
«Вот и детеныш, — сказала Фамке. — Твой последний шанс… А старым козлом я займусь сама».
Но смех не мог продолжаться вечно. Рано или поздно занавес падает, разделяя и любовников, и смертельных врагов. Так было и на этот раз.
Внезапно Эдди обнаружил себя стоящим перед камином и тщетно вглядывающимся в огонь. За объятыми пламенем поленьями была только стена, покрытая копотью.
Он обернулся. Умирающий человек не пропал, он по-прежнему был здесь, полулежал на диване, зажимая развороченный живот, однако Эдди стало легче оттого, что по крайней мере этого застрелил не он. А как насчет женщины? Кто убил ее? Неопределенность наполняла его какой-то мерзкой слизью, чернотой вины, которая иначе называлась непоправимостью. Без удержу и ограничений предаваясь компьютерным играм, он перебил тысячи всевозможных тварей — двуногих и не совсем, — однако теперь, после того как застрелил женщину в душевой кабине, остро чувствовал разницу.