Идентификация с государством предполагает номинальное согласие на контроль над человеком, его частной жизнью. Другими словами, «принадлежность государству» советского человека выражается как взаимозависимость социального инфантилизма (ожиданий «отеческой заботы от начальства») и принятия произвола властей как должного и безальтернативного (необходимости «терпеть»).
Следующий, после требований идентификации с государством, императив снижающей адаптации заключается в уравнительных установках: «пусть понемногу, но всем одинаково». Такое отношение распространялось на «всех» (т. е. таких же людей, как сам индивид), кроме тех, кто занимает более высокое социальное положение в иерархии и причастен к авторитету государства, репрезентирующему коллективные ценности: безопасность, общий мир и благополучие. Потому этот эгалитаризм имеет очень специфический характер – это «иерархический эгалитаризм»299.
Массовая установка на примитивизацию запросов или вульгаризацию представлений о человеке (выбор и предпочтение во всех случаях более простых представлений) вытекает из самого признания насилия как сверхзначимого принципа социальной организации. Практики контроля, подавление разнообразия, ограничение субъективной автономии основываются на дискредитации любых форм авторитета, не связанного с государственным насилием. Осуждаются не только идеи «меритократии», «благородства», подражание высшим слоям, культивирующим особый тип достоинства, но и сама установка на элитарную культуру. Доминирующие латентные мотивы этого эгалитаризма – зависть, ресентимент, в свое время идеологически оправдываемый и раздуваемый большевиками, но сегодня чаще принимающий формы цинизма, диффузной агрессии. В любом случае результат этой политики «социальной однородности» социализма – массовость без присущей западной культуре сложности и дифференциации300. «Человек советский», как пишет Левада, вынужден и приучен принимать в расчет только очень упрощенные, даже примитивные образцы и стратегии существования, но принимать их в качестве безальтернативных.
Со своей стороны, иерархическое распределение прав (и привилегий) в зависимости от места в системе господства блокирует и вытесняет представления об универсальности человеческой природы (идеи неотчуждаемых прав, свобод, достоинства, морали) и веры в закон, объективность права. Результатом этого оказывается стирание и последующее подавление социальных, культурных и групповых различий, что закрепляется как негативное или даже агрессивное отношение к любым формам своеобразного, нового, необычного. Институционально