Демонтаж коммунизма. Тридцать лет спустя (Гонтмахер, Рогов) - страница 148

Но как власть пытается манипулировать населением, так и население, в свою очередь, «управляет» властью, пользуясь ее ресурсами, покупая ее чиновников для своих нужд. Это диффузное «полусознание» держится на всеобщем ожидании репрессий, образующем фон коллективного принуждения, чувство «общего заложничества» («все в ответе за каждого»), которое распространяется на все сферы групповых взаимоотношений – семейных, профессиональных, учебных и проч.

Таким образом, «советский человек» (как своеобразный социально-антропологический тип) может быть схематически описан следующим образом:

1) массовидный, усредненный (т. е. ориентирующийся на норму «быть как все»303), для которого «типичность», усредненность оказывается очень важным элементом самоидентификации и регуляции; а потому подозрительный ко всему новому и своеобразному; не способный оценить достижение (в том числе понять поведение) другого, если оно не выражено в языке иерархии государственных статусов;

2) приспособленный, адаптированный к существующему социальному порядку, в первую очередь через систематическое снижение порога или уровня запросов и требований; адаптация носит пассивный характер, поскольку массовый человек так или иначе, с ропотом или безропотно принимает произвол «государства» (ранее – открыто репрессивного, воспринимаемого как консолидированный аппарат, позднее, уже в постсоветское время, теряющего черты единой, тотальной идеологической машины и распадающегося на отдельные властно-бюрократические группировки, региональные, олигархические кланы или корпоративные альянсы реальных собственников страны и населения);

3) «простой» человек, ограниченный (в интеллектуальном, этическом и символическом плане), не знающий иных моделей и образов жизни, поскольку ему приходится жить в условиях изолированного и репрессивного общества; но одновременно это человек, ориентирующийся на упрощенные образцы отношений, выдвигающий свою примитивность и бедность как «достоинство», как превосходство над «другими»;

4) в то же время это иерархический человек, четко осознающий, что не только экономические и социальные блага, но и человеческие права, внутреннее достоинство, признание человеческой ценности, понимание допустимого, этические нормы, интеллектуальные способности, потребности и самооценки распределяются в соответствии с социальным статусом и положением в структурах власти; социальная гратификация и признание, а значит, распределение авторитетности имеют исключительно пирамидальный характер и не связаны с достижениями и способностями индивида; точнее, достижения или способности могут быть признаны исключительно в рамках «должности», границах «страты» или положения в системе иерархических статусов. Это означает, что универсальность норм, оценок, принципов гратификации здесь не признается, не работает; санкции любого рода, как позитивные, так и негативные, получают исключительно партикуляристское, ситуативное значение, почти всегда с учетом принципа «взирая на лица». В таких социальных обстоятельствах понятие «элита» (а значит, механизмы выработки новых идей, образцов поведения и восприятия реальности, типы самоорганизации, а также селекции достижений) не работает даже для институтов (науки, искусства), в которых эти принципы провозглашены не просто как функциональные, а как конститутивные. В общественном дискурсе это понятие полностью дискредитировано и либо отсутствует в своем исходном значении, либо сокращено и редуцировано до «властной элиты». «Номенклатуре» уже сама идея «элиты» глубоко чужда, и она искореняет ее со всей мыслимой враждебностью. Иерархическое и партикуляристское понимание устройства общества служит среди прочего объяснением всеобщей индифферентности по отношению к коррупции и казнокрадству чиновников всех уровней (включая и президента