— Мужики, — сказал курильщикам, — хотите, почитаю?
Куда как книжка хороша.
— Отчего ж не почитать — почитай, — согласились. — Только давай и баб позовем, им тоже охота книжку послушать, особливо если про Чуркина.
— Не про Чуркина, про Стеньку Разина.
— Так он же — проклятый разбойник. Ему анафему в церквах говорят.
— Кто говорит-то, смекните!
— Известное дело, кто — попы!
— А Стенька, это самое, попов и душил и топил, потому как боярам они да купцам — первые подпевалы.
Драматическая хроника о Разине занимала в книге больше ста страниц, написана белыми стихами, но читал ее Анисимыч так, словно заветную тайну открывал. Половину прочитал, изнемог, хотел до завтра отложить, а все просят:
— Анисимыч, уважь. Еще почитай. Стенька-то!.. Мы думали — злодей и душегуб, а он нашего поля ягода, за бедных стоял.
Квасу принесли чтецу, чтоб голос не пропал.
Допоздна засиделись. А на следующий день из другой казармы пришли.
— Не откажи, Анисимыч, в нашей казарме про Степана Тимофеевича почитать.
Пошел к соседям. В два вечера управился. А тут новые ходоки, с фабрики Викулы.
Разговоры после чтения не шуточные. Все хвалят Стеньку, все его жалеют. «За что же, — говорят, — анафеме такого народного заступника предали?»
Привели этак Петра Анисимыча в одну казарму, а сторожем в ней Гаврила Чирьев. Как из Глухова вернулся, искал Анисимыч Гаврилу, да не нашел. Видно, тот не больно хотел встречи. Знал небось, что старый приятель ищет его.
Рукав у Гаврилы пустой. Глянул на Петра Анисимыча глаза отвел и тотчас будто спохватился и убежал куда-то.
Начал Анисимыч свое чтение. Вдруг крик, визг. Слышит — знакомый голос:
— Вижу! Вижу! Быть мору и гладу! Взирай с прилежанием, тленный человече, како век твой проходит и смерть недалече! Текут время и лета во мгновение ока, солнце скоро шествует к западу с востока.
В конце коридора провидица, с ней рядом бабы ее черные и Гаврила Чирьев. Голос у провидицы хриплый, на морозе все пророчествует, ну, Анисимыч тотчас и решил: была не была! Зазвенел во весь свой огромный козлетон, а слова как раз горячие пошли:
Пришла пора. Теперь вы сами баре!
Довольно слез и крови с вас собрали.
Довольно тешились, потешьтесь-ка и вы!
Жги! Режь! Топи! Секи! Да вешай!
Не оставлять в живых ни одного!
Я с корнем вырву племя дармоедов!
Провидица от неожиданности и примолкла. Спохватилась, заверещала, да ей кто-то из молодых такое загнул, пыхнула, как черная клуша, — и вон, грозя всему белому свету.
А как домой возвращался Петр Анисимыч — встретили. У балаганов. Двое дорогу загородили, а третий — в стороне, правая рука в кармане — сам Лачин. Оглянулся Петр Анисимыч назад — четвертый. Отскочил к балагану, прижался спиной к бревнам.