. Данные части, таким образом, без каких-либо усилий могут рассматриваться как поэзия. Они перемежаются пассажами, которые кажутся разговорными, анекдотичными и личными, в основном связанными с опытом Дерека в части посещения больниц, и которые были бы отформатированы в книге как прозаический текст. Тем не менее контекста одного из явно поэтических отрывков достаточно, чтобы показать, что весь саундтрек заслуживает того, чтобы считать его поэмой.
In the pandemonium of Image
I present you with the universal Blue
Blue an open door to soul
An Infinite possibility
За этими строками сразу же следуют два предложения, которые, прочитанные Найджелом Терри в раздражительной сухой манере, производят комический эффект, не в последнюю очередь благодаря очень приземленному характеру, который контрастирует с возвышенностью и манерой предыдущих строк: Here I am again in the waiting room. Hell on earth is a waiting room[264]. И тем не менее разделение частей саундтрека на поэзию или прозу разваливается, как только мы понимаем, что строки выше, по-видимому, столь прозаичные, образуют десятисложие, за которым следует восьмисложие соответствующей структуры. Оба предложения начинаются с хорея, а затем превращаются в ямб через дополнительный безударный слог, образованный артиклем (определенным и неопределенным).
Поэзия работает так, как если бы эти большие параграфы прозы принадлежали перу одного из любимых поэтов Дерека, Аллена Гинзберга. Можно возразить, что различные звуковые эффекты (велосипедные звонки, звук стиральной машины и разморозки холодильника) — это и вообще не поэзия, но в защиту можно сказать, что звуковая поэзия является характерной чертой современной поэзии, написанной на различных языках, по крайней мере у футуристических поэтов.
В канун Рождества 1993 года Дерек записал в своем дневнике: «Тем временем жизнь тикает к концу, слава Богу. Я действительно немного сыт по горло…»[265] В какой-то из тех девятнадцати дней, что оставались ему после пятьдесят второго дня рождения, он сказал Коллинзу, что изголодался по смерти[266]. Он умер 19 февраля 1994 года.
О Джармене как о человеке определенно можно сказать, что он жил насыщенной жизнью, не уходил от проблем, не искал легких путей, но искал и создавал возможности, не соглашаясь сидеть на заднем ряду артхауса, но настаивая на создании художественных фильмов, которые выйдут на большой экран, как только можно обманывая и обольщая запутанную систему проката. Оставленное им наследие — это наследие искусства: его фильмы, его картины, его записи, в том числе поэзия, его сад около Хижины Перспективы. Все это в большей или меньшей степени было создано в сотрудничестве с другими людьми, как, например, в последней серии картин, где ему помогали класть краску его помощники, Пирс Клеммет и Карл Лайдон.