Чего только не было на столе! Жареные поросята под хреном с яблоками, пироги, чиненные маком, блины красные, огромная рыбина с воткнутой в пасть рыбой поменьше, дичина в лютой приправе, бескостная птица. Блюдо жаворонков, баранья печень с чабром, ставец сморчков, заяц в рассоле. Грудами лежала всякая заморская снедь: корень ревеня, толстый, как лошадиное копыто, смоквы, рожки, финики, имбирь, миндальные ядра. Несколько холопов притащили целого теленка на деревянном расписном блюде. Теленок будто дремал на солнцепеке. Казалось, вот-вот махнет хвостом. Под общий восторг холопы сдернули шкуру, отделили голову, и запах жареной телятины распространился но всей гриднице. Потом приволокли печеного вепря, нашинкованного чесноком. Плыли над головами лебеди в перьях, словно бы по пруду. Одного порушила княгиня.
— Здравие твое, дружина! — снова провозгласил Владимир.
Братина к этому времени обошла полный круг, и князь опрокинул ее верх дном.
— Выпили за братство наше, выпьем за победу над печенегами!
— Слава! — подбросили кубки в воздух витязи и тотчас же наполнили их.
— За нашу победу!
Огнищанин молча налил Илье кубок, недружелюбно кивнул. Он знал, что великий князь гневается на Муромца за скорую смерть Соловья. Илья колебался — пить ему или нет, но сидевший рядом богатырского роста витязь, уже немолодой, с сединою в бороде и удивительно знакомым лицом, подмигнул и протянул свои кубок. Илья чокнулся, выпил одним духом и, видя, что все принялись есть, запустив пятерню в соленые грибы, стал есть с ладони. Вино было терпкое, густое, пахнущее солнцем дальних стран, и хмельное. Поэтому, когда холоп наклонился, чтобы налить еще, Илейка отстранил его. В гриднице становилось все шумней, все оживленней. Языки развязались. Обрывки разговоров долетали до Ильи, и он многого не понимал. Говорили — какой-то святой отец сковал измену и его не могут казнить потому, что он из чужого государства; упоминали имена королей как знакомых, говорили о том, что в Днепре перевелась рыба, что всю ее забирают хитрые греки где-то на Тавриде, что великий князь гневается на сына, что окраинные земли теперь не дают дани и нужно снова покорять их. Много говорили о печенегах. Илейка понял — это то главное, чем живет теперь Киев.
— Варда Фока разбит. Его разбила дружина, посланная великим князем, — бубнил толстый боярин, рвал мясо зубами и запихивал его блином.
— Где это случилось?
— У самых стен Царя-города, по ту сторону пролива. Там и разбили поднявшего восстание против императоров!
— Король Болеслав через свою дочь подстрекал Святополка к измене… Схвачена и она.