— Ай! — вскрикнул он тут же, сунув палец в рот. — Стерва косолапая, оса. Вон их сколько на сладкое…
— Как степняки на Русь, — заметил Добрыня, — сладка им земля наша…
Дремотно покачивались кусты дерезы и бобовника, шевелилась трава, белые тучи все плыли в сторону Днепра.
— Легки на помине, — оборвал Алешин рассказ Добрыня.
— Ну да… вон они! — протянул руку Алеша, указывая туда, где западает солнце, где маячил небольшой отряд.
— Стороной пошли, — приподнялся Илья.
— Да, — согласился Добрыня, — не по нраву им наша застава.
Отряд пропылил на горизонте и скрылся за холмами.
— Так вот, — продолжал Алеша, — то был мой первый подвиг, а второй, когда повернул я к Чернигову. Проник-таки в город и хоромы списку па отыскал, смекнул, что сам епискуп в повалуше спит. Ночь — тьма-тьмущая. Храпит, слышу, епискуп. Я надергал крапивы и тихонько дверь придавил. Вхожу на цыпочках… Он! Тако мирно спит, невдомек ему, что христианская душа мучается. Ну, заголил я ему сорочку и ка-ак хвачу!
Довольный Алеша захохотал, улыбнулись Илья с Добрыней.
— Он даже подпрыгнул на ложе. «Кто ты? — зашептал, будто удушенный. — Кто ты, свят-свят?» А я ему: «Душа Алеши Поповича, тобою отлученная от лона православной церкви». И как хвачу! «Приди, — хрипит, — сын мой, в лоно церкви, с отпущением грехов да воспримет тебя господь! А я еще и еще! Не смей епитимьи накладывать, потому чист я перед небом! Он с ложа кувырком и в перину завернулся. Я сунул веник за икону и наказал не трогать — приду, дескать, другую ночь. Только вышел, он дверь на запоры, подпер колодой: «Будь проклят Попович отныне и присно, анафемская душа! — кричит, — Хватайте его, люди!» Насилу убег.
Алеша вздохнул, сокрушенно покачал головой.
— Несчастья идут по пятам. Да вот они снова, — протянул он руку.
Отряд степняков приближался к кургану. Товарищи спустились с кургана, подошли к копям. Притаились, Добрыня что-то шептал на ухо своему соловому, Илья приноравливал меч на поясе, Алеша грыз зеленую корку и сплевывал.
Печенеги были совсем близко. Едущий рядом с предводителем всадник тихонько дул в костяную дудку, выводил повизгивающую мелодию. Будто собака бежала рядом и скулила. Маленькие кургузые лошадки уныло помахивали головами, завороженные монотонным, бесконечным, как сама степь, напевом.
— Шесть… Семь… Двенадцать, — сосчитал Илья. — Ну, други мои, в добрый час! Храни вас мать — пресвятая богородица! Святой Никола, защити!
Богатыри согласно кивнули, они уже сидели верхом и приготовились драться. Добрыня натянул на свою большую лобастую голову горячий шелом. Алеша выставил копье. Зажав морды коням, отступили назад. Каждая медная бляшка печенега светила, каждая рукоять клинка виднелась. Головной всадник, приземистый степняк с плоским, что миска, лицом, чуть повернул голову, показал Илье редкие усы и бороду. Глаза их встретились.